Жизненные истории

[+BooMerang 2,254]

Первый мужчина

На перемене ко мне подошла Надя и спросила:

- Артур, а ты в магнитофонах разбираешься?

- Да, разобрать могу любой, - сострил я.

- А собрать?

- Как получится.

- У меня «Маяк» стал тихо петь. Не знаешь, что с ним?

- Сломался.

- А посмотреть сможешь?

- Смогу, приноси его фотографию и я посмотрю.

- Может, хватит издеваться?

- Ладно, диктуй адрес и когда дома будешь?

- Можно завтра вечером, - обрадовалась Надя.

- Лады, в шесть устроит?

- Да.

- Но на всякий случай протри головки ваткой в спирте. Может там грязь.

Вечером Надя мне позвонила и сказала, что головки протерла, но лучше не стало. На следующий день после занятий в институте я сходил на разгрузку вагонов, а к шести приехал к Наде. Едва она открыла дверь, как я услышал громкие звуки музыки:

- Радио? – поинтересовался я.

- Нет, магнитофон. Представляешь - заработал! – сообщила Надя.

- Тогда я пойду?

- Нет, пришел – заходи!


Когда в гостях я попадаю в неловкое положение, то сразу начинаю хвалить квартиру:

- Как у вас тут уютно!

- Правда?

- Люстра – аж сердце замирает! Она ведь хрустальная?

- Нет, стеклянная.

- А так сверкает, как в театре. Наверное, мощность ламп подобрана удачно! Здорово! Стенка у вас достойная! И содержимое со вкусом! Посуда красивая и видно, что ею пользуются!

- Потому что плохо вымыта? – сострила Надя.

- Чистота идеальная! Энергетика у них такая. Если хрустальной посудой не пользуются, то она тускнеет.

- Интересная мысль.

- Библиотека знатная: «Двенадцать стульев», «Мастер и Маргарита», Пикуль». Сколько раз перечитала?

- Постоянно перечитываю.

- Ты счастливая. А у меня времени на это не хватает: учеба, шабашки.

- Ты молодец. Тебя все преподаватели хвалят.

- Наверно. Чем займемся? Будем магнитофон слушать?

- Ты слушай, а я на кухне салатик заправлю. Потом мы поужинаем и потанцуем. Не возражаешь?

- Программу утверждаю. Помощь нужна?

- Нет, садись в кресло и слушай музыку. Тебе итальянцы нравятся?

- Спагетти рок? Сойдет! Пупка послушаем.

- Не Пупок, а Пупо, - улыбнулась Надя.

Надя ушла на кухню, а я сел в кресло. Сразу дала о себе знать усталость: три пары в институте, потом разгрузка вагона. Захотелось спать. Поборовшись со сном, я заснул…

Проснулся я ночью в кресле, накрытый пледом. Надя заботливо оставила включенным торшер. Хотелось в туалет. После туалета захотелось есть. Лезть в холодильник без разрешения хозяйки я не стал и решил ее разбудить. Но дверь в комнату Нади была заперта. «Не доверяет» - подумал я и пошел на кухню. На кухонном столе стояла свеча, бутылка вина и два фужера. Блин, Надя собиралась праздничный ужин устроить, а я бездарно заснул! Не красиво! Как искупать вину будем, Артур Оскарович? Может магнитофон сломать, а потом благородно отремонтировать, совсем бесплатно? Надя – девушка с характером, второй раз не попросит. Отнесет в телеателье, да еще с неделю ждать будет. Не есть хорошо. Ладно, буду искупать вину как получится! Свои размышления я совместил с поеданием салата. Помыв тарелку и вилку я решил, что это будет первый шаг к примирению. Написав на салфетке: «Салат очень вкусный!», я ушел домой.

На следующее утро я с удивлением узнал много нового о Наде: что она может оторвать пуговицу пиджака легким движением пальцев и великолепно владеет сарказмом.

- Артур, я очень рада, что тебе понравился мой салатик! Салфетку с твоим отзывом я повешу на кухне. Но почему ты не поставил салат обратно в холодильник, я не пойму. Хотя, одна версия есть. Ты позаботился о тараканах? Они прочитали твой отзыв и попробовали салат. Одного я застала прямо в салате.

- Ой, Надя, извини, я помыл тарелку, а про салат забыл.

- Хорошо, что напомнил! Тарелки надо мыть и с обратной стороны! Там тоже бывает грязно. А мыть вилки ты не умеешь в принципе! Попроси свою маму, пусть научит тебя, чтобы не позориться!

- Блин! Я хотел как лучше!

- Понимаю. А теперь о главном. Девушка пригласила тебя в гости. Вечером. Предварительно сообщив, что родители уехали в отпуск. Посыл уловил?

- Ты пригласила меня починить магнитофон, а отъезд родителей не факт. Может, у тебя сестра или брат дома?

- Буер! О том, что я одна в семье, ты узнал еще на первом курсе!

- Не помню, - признался я.

- На физкультуре ты спросил меня: «А у тебя сестра есть? Наверно, такая же красотка?» А я тебе ответила, что у мамы и папы я одна!

- Блин, а ведь точно!

- Буер, вот ты временами напоминаешь мне Сашу Федотова. Тамара пригласила его на танец на институтской дискотеке. А он ей ответил: «У нас с тобой разная несущая частота, поэтому резонанса не будет!» Идиот! Сходи, потанцуй! Нет, стоит около стенки как истукан! Вот зачем он на дискотеки ходит? Ведь ни с кем не танцевал!

- Но я же пришел к тебе.

- Пришел и заснул!

-Я устал на вагоне. Надо было меня разбудить.

- Пыталась. Бесполезно. Знаешь, я ведь хотела, чтобы ты был моим первым мужчиной.

- Надо было сказать. Давай завтра?

- Проехали! Чини магнитофоны, разгружай вагоны, учись! Может поумнеешь! - выкрикнула Надя и оторвала мне пуговицу.

Много лет спустя, на встрече выпускников Надя подняла тост: «За моего первого мужчину, Буера Артура, с которым я провела безумную ночь: я – в своей кровати, а он за стеной в кресле; я плакала, а он храпел»…
.........................................................................................................

Иногда стоит говорить в лоб,не все понимают,что  у вас на уме и чего вы хотите ))

[+BooMerang Topic Author 2,254]

Разговор в самолете

Атеист оказался в самолете соседом маленькой девочки, к которой он обратился со следующими словами: «Не хочешь ли ты поговорить? Полет пройдет быстрее, если завести разговор с соседом».

Маленькая девочка, которая как раз начала читать книжку, ответила незнакомцу: «О чем бы вы хотели поговорить?»

«Ну, я не знаю. Например, насчет того, почему нет Бога или рая и ада, или жизни после смерти?», сказал атеист, самодовольно улыбнувшись.

«Хорошо, — сказала девочка. — Это может оказаться интересной темой, но вначале позвольте задать вам один вопрос. Лошадь, корова и олень едят одну и ту же пищу — траву. И тем не менее, олень выкакивает маленькие
гранулки, корова выдает плоские лепешки, а лошадь — плотные шары. Как вы считаете — почему это так?»

Атеист, явно удивленный умом юной собеседницы, задумался, а затем сказал: «Хм, представления не имею». На что малышка ответила: «Вы действительно считаете, что достаточно квалифицированы, чтобы рассуждать о Боге, рае и аде, о жизни после смерти, если вы ничего не знаете даже о говне?»

После чего она отвернулась и принялась читать свою книжку.

.

[+BooMerang Topic Author 2,254]

Карма ...

Анна Валерьевна умерла достаточно спокойно. Инсульт произошел во сне, и потому проснулась она уже не у себя в кровати, а в просторной комнате с множеством других людей, как и она, ожидавших увидеть нечто иное. Потолкавшись среди народу и выяснив что к чему и где, Анна Валерьевна протиснулась к большому справочному бюро, которое сначала направило ее обратно в очередь, потом на выход и только с третьего подхода (к вящему удовлетворению Анны Валерьевны, ибо и не таких бюрократов штурмом брали) операционист удосужился пробить ее по базе данных и сообщил:

– Вот распечатка кармы, третий кабинет направо за левым углом – получите комплектацию. Потом подойдете. Следующий.

Анна Валерьевна послушно взяла распечатку, ничего в ней не поняла и проследовала в указанном направлении.

– Карму давайте! – Анна Валерьевна подпрыгнула от неожиданности.
– К-карму?
– А вы можете дать что-то еще? – цинично поинтересовались за стойкой и буквально вырвали из рук Анны Валерьевны распечатку. – Так, карма у вас, скажем прямо, не ахти. Много с такой не навоюешь.
– Я не хочу воевать – испуганно пролепетала Анна.
– Все вы так говорите, – отмахнулись от нее и продолжили, – на ваше количество набранных баллов вы можете купить 138 земных лет человеческой жизни, 200 лет птичьей или лет 300 в виде дерева или камня. Советую камнем. Деревья, бывает, рубят.
– Сто тридцать восемь… – начала было Анна Валерьевна, но ее опять перебили.
– Именно сто тридцать восемь лет стандартной и ничем не примечательной жизни, заурядной внешности и без каких-либо необычностей.
– А если с необычностями?… Это я так, на всякий случай… уточняю…
– Ну, выбирайте сами. Необычностей много. Талант – 40 лет жизни, богатство – в зависимости от размера, брак, честно вам скажу, полжизни гробит. Дети лет по 15 отнимают… Вот вы детей хотите?
– Нет… то есть да… двоих… нет, троих…
– Вы уж определитесь.
– Брак, троих детей, талант, богатство и чтобы по миру путешествовать! – на едином дыхании выпалила Анна Валерьевна, лихорадочно вспоминая чего ей еще не хватало в той жизни, – и красоту!
– Губа не дура! – хмыкнули из-за прилавка, – а теперь, уважаемая Анна Валерьевна, давайте посчитаем. Брак – это 64 года, остается 64. Трое детей – еще минус 45. Остается 19. Талант, допустим, не мирового масштаба, так, регионального, ну лет 20. А богатство лет 20 минимум. Лучше надо было предыдущую жизнь жить, недонабрали лет.
– А вот… – прикусила губу Анна Валерьевна, – если ничего…
– А если ничего, то 138 лет проживете одна в тесной квартирке, достаточной для одного человека и при здоровом образе жизни в следующий раз хватит на побольше лет – отбрили Анну Валерьевну.
– И ничего нельзя сделать?
– Ну почему же? – смягчились за прилавком, – можем организовать вам трудное детство – тогда высвободится лет 10. Можно брак сделать поздним – тогда он не полжизни отхватит. Если развод – еще кредит появится, а если муж сатрап, то авось и талант мирового масштаба сможем укомплетовать.
– Да это же грабеж…
– Свекровь-самодурка карму неплохо очищает, – проигнорировали ее возмущение и продолжили, – можно вам добавить пьяного акушера и инвалидность с детства. А если пожелаете…
– Не пожелаю! – Анна Валерьевна попыталась взять в свои руки контроль над ситуацией, – Мне, пожалуйста, двоих детей, брак лет этак на 40 по текущему курсу, талант пусть региональный будет, ну и богатство чтобы путешествовать, не больше.
– Все? Красоты вам не отсыпать? У вас еще 50 лет осталось… нет? Тогда комплектую… – девушка за прилавком достала кружку и стала высыпать в нее порошки разных цветов, приговаривая себе под нос: «брак сорокалетний, есть, дети – две штуки есть, талант… талант… вот пожалуй так, деньги… сюда, а остальное от мужа еще… Все!»

Анна Валерьевна недоверчиво покосилась на полулитровую кружку, заполненную цветным песком, которую ей протянули из-за прилавка.
– А если, скажем, я талант не использую, я дольше проживу?
– Как вы проживете – это ваши проблемы. Заказ я вам упаковала, разбавите с водой и выпьете. Товары упакованы, возврату и обмену не подлежат! Если вы пальто купите и носить не будете – это уже ваши проблемы.
– А…
– Счет-фактура вам, уверяю, не пригодится.
– А…
– Да что вы все «А» да «А»! судьбу вы себе выбрали, предпосылки мы вам намешали, все остальное в ваших руках. Кулер за углом. Следующий!

Последнее, что успела подумать Анна Валерьевна перед собственными родами, было: «Вот вроде все с моего ведома и разрешения, а такое ощущение, что меня все-таки обдурили». Хотя нет, мимолетной искрой у нее в мозгу успела пронестись мысль о том, что ей интересно, как ее назовут.

[+BooMerang Topic Author 2,254]

Минуя законы природы. Случай в школе.

 

 

Этот случай произошел в 1975 году. Я тогда учился в восьмом классе. Учился так себе, на троечки. После того как произошел этот случай, учителя собрали наш класс и предупредили, чтобы мы не распространяли слухи и никому не рассказывали о том что произошло, даже своим родителям. Да разве могут дети хранить секреты.

В классе у нас училась самая обычная девочка, Катя Яготкина. Ничем она не отличалась от учеников. Училась как и все девчонки на четверки и пятерки. Играла в те же игры что и все. Мечтала о будущем как и все подростки. Была у неё только одна подружка, Светка, худенькая и болезненная девочка. Может у Кати и были подруги вне школы, но в классе была только одна. Перемены они проводили вместе. И уроки делали вместе. Если получали пятерки, то обе. Если были ошибки в задании, то у обеих.

На улице стояла весна. И в такое время страшно не хотелось учиться. Шел последний урок. Ещё двадцать минут и свобода. Учительница что-то вяло объясняла у доски. И тут Светка, подружка Кати, падает на пол и лежит без движения.

Это только в кино дети бросаются на помощь. У нас все было наоборот. Дети напугавший таким зрелищем отодвинулись подальше от лежащей на полу. Единственная кто бросился к девочке это испуганная учительница.

- Михайлов, сбегай набери воды, банка у цветов. Андреева беги зови директора, и в скорую пусть позвонят.

Дети не раздумывая бросились выполнять указание учителя. Светка лежала не шолохнувшись. Принесли воды и учительница стала обтирать смоченной рукой лицо девочки. Прибежал директор.

Через какое-то время приехала скорая и нас всех попросили выйти из класса. Мы столпились в коридоре. Только Катя стояла отдельно от всех.

Минут через десять вышла бригада в полном составе. Светы небыло. Врач подошёл к учительнице,

- Вызывайте милицию. В общем всё как положено.

- Что с ней,- спросила учительница

- Она уже минут двадцать как мертва,- тихо сказал врач, чтобы не услышали дети.

Воцарилась полная тишина.

- Светка,- закричала Катя и бросилась в класс.

- Катя нельзя. Нельзя туда,- крикнула учительница.

Но Катя уже забежала в класс и подбежала к лежащей подруге. На секунду она остановилась и упала подруге на грудь.

- Светка живи, - повторял она одни и теже слова, бесконечное количество раз,- Живи. Живи.

Учительница схватила Катю за руку и начала оттаскивать ее от подруги.

- Да оставьте вы её,- сказал врач.

Прошло еще пять минут. Возле подруг стояли молча учительница и врач. И тут рука Светы шевельнулась. Катя села возле Светы и стала гладить ее по лицу. Света открыла глаза.

- Но это невозможно,- прошептала врач.

Что тут началось, это надо видеть. Светку погрузили в носилки и бегом из школы.

На следующий день Катя не пришла на занятия. Родители попросили. Сказали нет сил у неё. А нас учителя собрали всех и предупредили чтобы мы не болтали много.

Через неделю Катя и Света сидели уже вместе на занятиях. Одноклассники спрашивали Катю. Что это было? Как она смогла оживить подругу? По законам природы невозможно такое.

- Не знаю,- отвечала Катя,- просто я очень сильно хотела, чтобы Светка жила.

Николай Скворцов.
#добрый

 

[+BooMerang Topic Author 2,254]

«МОЖНО ПОПРОСИТЬ НИНУ?»

— Можно попросить Нину? — сказал я.
— Это я, Нина.
— Да? Почему у тебя такой странный голос?
— Странный голос?
— Не твой. Тонкий. Ты огорчена чем-нибудь?
— Не знаю.
— Может быть, мне не стоило звонить?
— А кто говорит?
— С каких пор ты перестала меня узнавать?
— Кого узнавать?

Голос был моложе Нины лет на двадцать. А на самом деле Нинин голос лишь лет на пять моложе хозяйки. Если человека не знаешь, по голосу его возраст угадать трудно. Голоса часто старятся раньше владельцев. Или долго остаются молодыми.

— Ну ладно, — сказал я. — Послушай, я звоню тебе почти по делу.
— Наверное, вы все-таки ошиблись номером, — настаивала Нина. — Я вас не знаю.
— Это я, Вадим, Вадик, Вадим Николаевич! Что с тобой?
— Ну вот! — Нина вздохнула, будто ей жаль было прекращать разговор. — Я не знаю никакого Вадика и Вадима Николаевича.
— Простите, — извинился я и повесил трубку.

Я не сразу набрал номер снова. Конечно, я просто не туда попал. Мои пальцы не хотели звонить Нине. И набрали не тот номер. А почему они не хотели?

Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Крепких, как сигары. Их, наверное, делают из обрезков сигар. Какое у меня может быть дело к Нине? Или почти дело? Никакого. Просто хотелось узнать, дома ли она. А если ее нет дома, это ничего не меняет. Она может быть, например, у мамы. Или в театре, потому что она тысячу лет не была в театре.

Я позвонил Нине.

— Нина? — спросил я.
— Нет, Вадим Николаевич, — ответила Нина. — Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
— 149-40-89.
— А у меня Арбат — один — тридцать два — пять три.
— Конечно, — сказал я. — Арбат — это четыре?
— Арбат — это Г.
— Ничего общего, — пробормотал я. — Извините, Нина.
— Пожалуйста, — сказала Нина. — Я все равно не занята.
— Постараюсь к вам больше не попадать, — пообещал я. — Где-то заклинило. Вот и попадаю к вам. Очень плохо телефон работает.
— Да, — согласилась Нина.

Я повесил трубку.

Надо подождать. Или набрать сотню. Время. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. «Двадцать два часа ровно», — ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, десять лет назад, то она набирает номер 100, когда ей скучно, когда она одна дома, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает сотню и слушает ее голос.

Я позвонил Нине.

— Я вас слушаю, — отозвалась Нина молодым голосом. — Это опять вы, Вадим Николаевич?
— Да, — сказал я. — Видно, наши телефоны соединились намертво. Вы только не сердитесь, не думайте, что я шучу. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.
— Конечно, конечно, — быстро согласилась Нина. — Я ни на минутку не подумала. А вы очень спешите, Вадим Николаевич?
— Нет, — ответил я.
— У вас важное дело к Нине?
— Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.
— Соскучились?
— Как вам сказать…
— Я понимаю, ревнуете, — предположила Нина.
— Вы смешной человек, — произнес я. — Сколько вам лет, Нина?
— Тринадцать. А вам?
— Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.
— И каждый кирпич — это месяц, правда?
— Даже один день может быть кирпичом.
— Да, — вздохнула Нина, — тогда это очень толстая стена. А о чем вы думаете сейчас?
— Трудно ответить. В данную минуту ни о чем. Я же разговариваю с вами.
— А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться, — сказала Нина. — Это было бы очень смешно. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?
— Как когда.
— И у Пушкина?
— Не совсем. Мы как-то встречались у «России».
— Где?
— У кинотеатра «Россия».
— Не знаю.
— Ну, на Пушкинской.
— Все равно почему-то не знаю. Вы, наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую площадь.
— Не важно, — сказал я.
— Почему?
— Это давно было.
— Когда?
Девочке не хотелось вешать трубку. Почему-то она упорно продолжала разговор.
— Вы одна дома? — спросил я.
— Да. Мама в вечернюю смену. Она медсестра в госпитале. Она на ночь останется. Она могла бы прийти и сегодня, но забыла дома пропуск.
— Ага, — согласился я. — Ладно, ложись спать, девочка. Завтра в школу.
— Вы со мной заговорили как с ребенком.
— Нет, что ты, я говорю с тобой как со взрослой.
— Спасибо. Только сами, если хотите, ложитесь спать с семи часов. До свидания. И больше не звоните своей Нине. А то опять ко мне попадете. И разбудите меня, маленькую девочку.

Я повесил трубку. Потом включил телевизор и узнал о том, что луноход прошел за смену 337 метров. Луноход занимался делом, а я бездельничал. В последний раз я решил позвонить Нине уже часов в одиннадцать, целый час занимал себя пустяками и решил, что, если опять попаду на девочку, повешу трубку сразу.

— Я так и знала, что вы еще раз позвоните, — сказала Нина, подойдя к телефону. — Только не вешайте трубку. Мне, честное слово, очень скучно. И читать нечего. И спать еще рано.
— Ладно, — согласился я. — Давайте разговаривать. А почему вы так поздно не спите?
— Сейчас только восемь, — сказала Нина.
— У вас часы отстают, — отозвался я. — Уже двенадцатый час.
Нина засмеялась. Смех у нее был хороший, мягкий.
— Вам так хочется от меня отделаться, что просто ужас, — объяснила она. — Сейчас октябрь, и поэтому стемнело. И вам кажется, что уже ночь.
— Теперь ваша очередь шутить? — спросил я.
— Нет, я не шучу. У вас не только часы врут, но и календарь врет.
— Почему врет?
— А вы сейчас мне скажете, что у вас вовсе не октябрь, а февраль.
— Нет, декабрь, — ответил я. И почему-то, будто сам себе не поверил, посмотрел на газету, лежавшую рядом, на диване. «Двадцать третье декабря» — было написано под заголовком.

Мы помолчали немного, я надеялся, что она сейчас скажет «до свидания». Но она вдруг спросила:
— А вы ужинали?
— Не помню, — сказал я искренне.
— Значит, не голодный.
— Нет, не голодный.
— А я голодная.
— А что, дома есть нечего?
— Нечего! — подтвердила Нина. — Хоть шаром покати. Смешно, да?
— Даже не знаю, как вам помочь, — сказал я. — И денег нет?
— Есть, но совсем немножко. И все уже закрыто. А потом, что купишь?
— Да, — согласился я, — все закрыто. Хотите, я пошурую в холодильнике, посмотрю, что там есть?
— У вас есть холодильник?
— Старый, — ответил я. — «Север». Знаете такой?
— Нет, — призналась Нина. — А если найдете, что потом?
— Потом? Я схвачу такси и подвезу вам. А вы спуститесь к подъезду и возьмете.
— А вы далеко живете? Я — на Сивцевом Вражке. Дом 15/25.
— А я на Мосфильмовской. У Ленинских гор. За университетом.
— Опять не знаю. Только это не важно. Вы хорошо придумали, и спасибо вам за это. А что у вас есть в холодильнике? Я просто так спрашиваю, не думайте.
— Если бы я помнил, — пробормотал я. — Сейчас перенесу телефон на кухню, и мы с вами посмотрим.
Я прошел на кухню, и провод тянулся за мной, как змея.
— Итак, — сказал я, — открываем холодильник.
— А вы можете телефон носить с собой? Никогда не слышала о таком.
— Конечно, могу. А ваш телефон где стоит?
— В коридоре. Он висит на стенке. И что у вас в холодильнике?
— Значит, так… что тут, в пакете? Это яйца, неинтересно.
— Яйца?
— Ага. Куриные. Вот, хотите, принесу курицу? Нет, она французская, мороженая. Пока вы ее сварите, совсем проголодаетесь. И мама придет с работы. Лучше мы возьмем колбасы. Или нет, нашел марокканские сардины, шестьдесят копеек банка. И к ним есть полбанки майонеза. Вы слышите?
— Да, — ответила Нина совсем тихо. — Зачем вы так шутите? Я сначала хотела засмеяться, а потом мне стало грустно.
— Это еще почему? В самом деле так проголодались?
— Нет, вы же знаете.
— Что я знаю?
— Знаете, — настаивала Нина. Потом помолчала и добавила: — Ну и пусть! Скажите, а у вас есть красная икра?
— Нет, — признался я. — Зато есть филе палтуса.
— Не надо, хватит, — сказала Нина твердо. — Давайте отвлечемся. Я же все поняла.
— Что поняла?
— Что вы тоже голодный. А что у вас из окна видно?
— Из окна? Дома, копировальная фабрика. Как раз сейчас, полдвенадцатого, смена кончается. И много девушек выходит из проходной. И еще виден «Мосфильм». И пожарная команда. И железная дорога. Вот по ней сейчас идет электричка.
— И вы все видите?
— Электричка, правда, далеко идет. Видна только цепочка огоньков, окон!
— Вот вы и врете!
— Нельзя так со старшими разговаривать, — отозвался я. — Я не могу врать. Я могу ошибаться. Так в чем же я ошибся?
— Вы ошиблись в том, что видите электричку. Ее нельзя увидеть.
— Что же она, невидимая, что ли?
— Нет, она видимая, только окна светиться не могут. Да вы вообще из окна не выглядывали.
— Почему? Я стою перед самым окном.
— А у вас в кухне свет горит?
— Конечно, а как же я в темноте в холодильник бы лазил. У меня в нем перегорела лампочка.
— Вот, видите, я вас уже в третий раз поймала.
— Нина, милая, объясни мне, на чем ты меня поймала.
— Если вы смотрите в окно, то откинули затемнение. А если откинули затемнение, то потушили свет. Правильно?
— Неправильно. Зачем же мне затемнение? Война, что ли?
— Ой-ой-ой! Как же можно так завираться? А что же, мир, что ли?
— Ну, я понимаю, Вьетнам, Ближний Восток… Я не об этом.
— И я не об этом… Постойте, а вы инвалид?
— К счастью, все у меня на месте.
— У вас бронь?
— Какая бронь?
— А почему вы тогда не на фронте?

Вот тут я в первый раз заподозрил неладное. Девочка меня вроде бы разыгрывала. Но делала это так обыкновенно и серьезно, что чуть было меня не испугала.

— На каком я должен быть фронте, Нина?
— На самом обыкновенном. Где все. Где папа. На фронте с немцами. Я серьезно говорю, я не шучу. А то вы так странно разговариваете. Может быть, вы не врете о курице и яйцах?
— Не вру, — признался я. — И никакого фронта нет. Может быть, и в самом деле мне подъехать к вам?
— Так я в самом деле не шучу! — почти крикнула Нина. — И вы перестаньте. Мне было сначала интересно и весело. А теперь стало как-то не так. Вы меня простите. Как будто вы не притворяетесь, а говорите правду.
— Честное слово, девочка, я говорю правду, — сказал я.
— Мне даже страшно стало. У нас печка почти не греет. Дров мало. И темно. Только коптилка. Сегодня электричества нет. И мне одной сидеть ой как не хочется. Я все теплые вещи на себя накутала.
И тут же она резко и как-то сердито повторила вопрос:
— Вы почему не на фронте?
— На каком я могу быть фронте? Какой может быть фронт в семьдесят втором году?!
— Вы меня разыгрываете?

Голос опять сменил тон, был он недоверчив, был он маленьким, три вершка от пола. И невероятная, забытая картинка возникла перед глазами — то, что было со мной, но много лет, тридцать или больше лет назад. Когда мне тоже было двенадцать лет. И в комнате стояла «буржуйка». И я сижу на диване, подобрав ноги. И горит свечка, или это была керосиновая лампа? И курица кажется нереальной, сказочной птицей, которую едят только в романах, хотя я тогда не думал о курице…

— Вы почему замолчали? — спросила Нина. — Вы лучше говорите.
— Нина, — сказал я, — какой сейчас год?
— Сорок второй, — ответила Нина.

И я уже складывал в голове ломтики несообразностей в ее словах. Она не знает кинотеатра «Россия». И номер телефона у нее только из шести цифр. И затемнение…

— Ты не ошибаешься? — спросил я.
— Нет, — стояла на своем Нина.

Она верила в то, что говорила. Может, голос обманул меня? Может, ей не тринадцать лет? Может, она сорокалетняя женщина, заболела еще тогда, девочкой, и ей кажется, что она осталась там, где война?

— Послушайте, — сказал я спокойно, — не вешайте трубку. Сегодня двадцать третье декабря 1972 года. Война кончилась двадцать семь лет назад. Вы это знаете?
— Нет, — сказала Нина.
— Теперь знайте. Сейчас двенадцатый час… Ну как вам объяснить?
— Ладно, — сказала Нина покорно. — Я тоже знаю, что вы не привезете мне курицу. Мне надо было догадаться, что французских кур не бывает.
— Почему?
— Во Франции немцы.
— Во Франции давным-давно нет никаких немцев. Только если туристы. Но немецкие туристы бывают и у нас.
— Как так? Кто их пускает?
— А почему не пускать?
— Вы не вздумайте сказать, что фрицы нас победят! Вы, наверное, просто вредитель или шпион?
— Нет, я работаю в СЭВе, в Совете Экономической Взаимопомощи. Занимаюсь венграми.
— Вот и опять врете! В Венгрии фашисты.
— Венгры давным-давно прогнали своих фашистов. Венгрия — социалистическая республика.
— Ой, а я уж боялась, что вы и в самом деле вредитель. А вы все-таки все выдумываете. Нет, не возражайте. Вы лучше расскажите мне, как будет потом. Придумайте что хотите, только чтобы было хорошо. Пожалуйста. И извините меня, что я так с вами грубо разговаривала. Я просто не поняла.

И я не стал больше спорить. Как объяснить это? Я опять представил себе, как сижу в этом самом сорок втором году, как мне хочется узнать, когда наши возьмут Берлин и повесят Гитлера. И еще узнать, где я потерял хлебную карточку за октябрь. И сказал:
— Мы победим фашистов 9 мая 1945 года.
— Не может быть! Очень долго ждать.
— Слушай, Нина, и не перебивай. Я знаю лучше. И Берлин мы возьмем второго мая. Даже будет такая медаль — «За взятие Берлина». А Гитлер покончит с собой. Он примет яд. И даст его Еве Браун. А потом эсэсовцы вынесут его тело во двор имперской канцелярии, и обольют бензином, и сожгут.

Я рассказывал это не Нине. Я рассказывал это себе. И я послушно повторял факты, если Нина не верила или не понимала сразу, возвращался, когда она просила пояснить что-нибудь, и чуть было не потерял вновь ее доверия, когда сказал, что Сталин умрет. Но я потом вернул ее веру, поведав о Юрии Гагарине и о новом Арбате. И даже насмешил Нину, рассказав о том, что женщины будут носить брюки-клеш и совсем короткие юбки. И даже вспомнил, когда наши перейдут границу с Пруссией. Я потерял чувство реальности. Девочка Нина и мальчишка Вадик сидели передо мной на диване и слушали. Только они были голодные как черти. И дела у Вадика обстояли даже хуже, чем у Нины: хлебную карточку он потерял, и до конца месяца им с матерью придется жить на одну карточку — рабочую карточку, потому что Вадик посеял свою где-то во дворе, и только через пятнадцать лет он вдруг вспомнит, как это было, и будет снова расстраиваться, потому что карточку можно было найти даже через неделю; она, конечно, свалилась в подвал, когда он бросил на решетку пальто, собираясь погонять в футбол. И я сказал, уже потом, когда Нина устала слушать то, что полагала хорошей сказкой:
— Ты знаешь Петровку?
— Знаю, — сказала Нина. — А ее не переименуют?
— Нет. Так вот…
Я рассказал, как войти во двор под арку и где в глубине двора есть подвал, закрытый решеткой. И если это октябрь сорок второго года, середина месяца, то в подвале, вернее всего, лежит хлебная карточка. Мы там, во дворе играли в футбол, и я эту карточку потерял.

— Какой ужас! — сказала Нина. — Я бы этого не пережила. Надо сейчас же ее отыскать. Сделайте это.

Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она, ни я не понимали, в каком году мы находимся, — мы были вне времени, ближе к ее сорок второму году.

— Я не могу найти карточку, — объяснил я. — Прошло много лет. Но если сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт. В крайнем случае скажешь, что карточку обронила ты.

И в этот момент нас разъединили.

Нины не было. Что-то затрещало в трубке, женский голос произнес:
— Это 143-18-15? Вас вызывает Орджоникидзе.
— Вы ошиблись номером, — ответил я.
— Извините, — сказал женский голос равнодушно.

И были короткие гудки.

Я сразу же набрал снова Нинин номер. Мне нужно было извиниться. Нужно было посмеяться вместе с девочкой. Ведь получилась, в общем, чепуха…

— Да, — сказал голос Нины. Другой Нины.
— Это вы? — спросил я.
— А, это ты, Вадим? Что, тебе не спится?
— Извини, — сказал я. — Мне другая Нина нужна.
— Что?

Я повесил трубку и снова набрал номер.

— Ты с ума сошел? — спросила Нина. — Ты пил?
— Извини, — сказал я и снова бросил трубку.

Теперь звонить было бесполезно. Звонок из Орджоникидзе все вернул на свои места. А какой у нее настоящий телефон? Арбат — три, нет, Арбат — один — тридцать два — тринадцать… Нет, сорок…

Взрослая Нина позвонила мне сама.

— Я весь вечер сидела дома, — сказала она. — Думала, ты позвонишь, объяснишь, почему ты вчера так вел себя. Но ты, видно, совсем сошел с ума.
— Наверное, — согласился я. Мне не хотелось рассказывать ей о длинных разговорах с другой Ниной.
— Какая еще другая Нина? — спросила она. — Это образ? Ты хочешь видеть меня иной?
— Спокойной ночи, Ниночка, — сказал я. — Завтра все объясню.

…Самое интересное, что у этой странной истории был не менее странный конец. На следующий день утром я поехал к маме. И сказал, что разберу антресоли. Я три года обещал это сделать, а тут приехал сам. Я знаю, что мама ничего не выкидывает. Из того, что, как ей кажется, может пригодиться. Я копался часа полтора в старых журналах, учебниках, разрозненных томах приложений к «Ниве». Книги были не пыльными, но пахли старой, теплой пылью. Наконец я отыскал телефонную книгу за 1950 год. Книга распухла от вложенных в нее записок и заложенных бумажками страниц, углы которых были обтрепаны и замусолены. Книга была настолько знакома, что казалось странным, как я мог ее забыть, — если б не разговор с Ниной, так бы никогда и не вспомнил о ее существовании. И стало чуть стыдно, как перед честно отслужившим костюмом, который отдают старьевщику на верную смерть.
Четыре первые цифры известны. Г-1-32… И еще я знал, что телефон, если никто из нас не притворялся, если надо мной не подшутили, стоял в переулке Сивцев Вражек, в доме 15/25. Никаких шансов найти телефон не было. Я уселся с книгой в коридоре, вытащив из ванной табуретку. Мама ничего не поняла, улыбнулась только, проходя мимо, и сказала:
— Ты всегда так. Начинаешь разбирать книги, зачитываешься через десять минут, и уборке конец.
Она не заметила, что я читаю телефонную книгу.

Я нашел этот телефон. Двадцать лет назад он стоял в той же квартире, что и в сорок втором году. И записан был на Фролову К.Г.

Согласен, я занимался чепухой. Искал то, чего и быть не могло. Но вполне допускаю, что процентов десять вполне нормальных людей, окажись они на моем месте, сделали бы то же самое. И я поехал на Сивцев Вражек.

Новые жильцы в квартире не знали, куда уехали Фроловы. Да и жили ли они здесь? Но мне повезло в домоуправлении. Старенькая бухгалтерша помнила Фроловых, с ее помощью я узнал все, что требовалось, через адресный стол.

Уже стемнело. По новому району среди одинаковых панельных башен гуляла поземка. В стандартном двухэтажном магазине продавали французских кур в покрытых инеем прозрачных пакетах. У меня появился соблазн купить курицу и принести ее, как обещал, хоть и с тридцатилетним опозданием. Но я хорошо сделал, что не купил ее. В квартире никого не было. И по тому, как гулко разносился звонок, мне показалось, что здесь люди не живут. Уехали.

Я хотел было уйти, но потом, раз уж забрался так далеко, позвонил в дверь рядом.
— Скажите, Фролова Нина Сергеевна — ваша соседка?
Парень в майке, с дымящимся паяльником в руке, ответил равнодушно:
— Они уехали.
— Куда?
— Месяц как уехали на Север. До весны не вернутся. И Нина Сергеевна, и муж ее.

Я извинился, начал спускаться по лестнице. И думал, что в Москве, вполне вероятно, живет не одна Нина Сергеевна Фролова 1930 года рождения.
И тут дверь сзади снова растворилась.

— Погодите, — сказал тот же парень. — Мать что-то сказать хочет.

Мать его тут же появилась в дверях, запахивая халат.

— А вы кем ей будете?
— Так просто. — ответил я. — Знакомый.
— Не Вадим Николаевич?
— Вадим Николаевич.
— Ну вот, — обрадовалась женщина, — чуть было вас не упустила. Она бы мне никогда этого не простила. Нина так и сказала: не прощу. И записку на дверь приколола. Только записку, наверное, ребята сорвали. Месяц уже прошел. Она сказала, что вы в декабре придете. И даже сказала, что постарается вернуться, но далеко-то как…

Женщина стояла в дверях, глядела на меня, словно ждала, что я сейчас открою какую-то тайну, расскажу ей о неудачной любви. Наверное, она и Нину пытала: кто он тебе? И Нина тоже сказала ей: «Просто знакомый».

Женщина выдержала паузу, достала письмо из кармана халата.

«Дорогой Вадим Николаевич!
Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским мечтам, которые и себе самой уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать…»

Edited February 22, 2019 at 03:49 AM by BooMerang

[+Stolz 18,582]

Истории закончились ? Давайте делитесь историями !

[+SophieL 3,178]

29.11.2018 в 10:49, BooMerang сказал:

Первый мужчина

На перемене ко мне подошла Надя и спросила:

- Артур, а ты в магнитофонах разбираешься?

- Да, разобрать могу любой, - сострил я.

- А собрать?

- Как получится.

- У меня «Маяк» стал тихо петь. Не знаешь, что с ним?

- Сломался.

- А посмотреть сможешь?

- Смогу, приноси его фотографию и я посмотрю.

- Может, хватит издеваться?

- Ладно, диктуй адрес и когда дома будешь?

- Можно завтра вечером, - обрадовалась Надя.

- Лады, в шесть устроит?

- Да.

- Но на всякий случай протри головки ваткой в спирте. Может там грязь.

Вечером Надя мне позвонила и сказала, что головки протерла, но лучше не стало. На следующий день после занятий в институте я сходил на разгрузку вагонов, а к шести приехал к Наде. Едва она открыла дверь, как я услышал громкие звуки музыки:

- Радио? – поинтересовался я.

- Нет, магнитофон. Представляешь - заработал! – сообщила Надя.

- Тогда я пойду?

- Нет, пришел – заходи!


Когда в гостях я попадаю в неловкое положение, то сразу начинаю хвалить квартиру:

- Как у вас тут уютно!

- Правда?

- Люстра – аж сердце замирает! Она ведь хрустальная?

- Нет, стеклянная.

- А так сверкает, как в театре. Наверное, мощность ламп подобрана удачно! Здорово! Стенка у вас достойная! И содержимое со вкусом! Посуда красивая и видно, что ею пользуются!

- Потому что плохо вымыта? – сострила Надя.

- Чистота идеальная! Энергетика у них такая. Если хрустальной посудой не пользуются, то она тускнеет.

- Интересная мысль.

- Библиотека знатная: «Двенадцать стульев», «Мастер и Маргарита», Пикуль». Сколько раз перечитала?

- Постоянно перечитываю.

- Ты счастливая. А у меня времени на это не хватает: учеба, шабашки.

- Ты молодец. Тебя все преподаватели хвалят.

- Наверно. Чем займемся? Будем магнитофон слушать?

- Ты слушай, а я на кухне салатик заправлю. Потом мы поужинаем и потанцуем. Не возражаешь?

- Программу утверждаю. Помощь нужна?

- Нет, садись в кресло и слушай музыку. Тебе итальянцы нравятся?

- Спагетти рок? Сойдет! Пупка послушаем.

- Не Пупок, а Пупо, - улыбнулась Надя.

Надя ушла на кухню, а я сел в кресло. Сразу дала о себе знать усталость: три пары в институте, потом разгрузка вагона. Захотелось спать. Поборовшись со сном, я заснул…

Проснулся я ночью в кресле, накрытый пледом. Надя заботливо оставила включенным торшер. Хотелось в туалет. После туалета захотелось есть. Лезть в холодильник без разрешения хозяйки я не стал и решил ее разбудить. Но дверь в комнату Нади была заперта. «Не доверяет» - подумал я и пошел на кухню. На кухонном столе стояла свеча, бутылка вина и два фужера. Блин, Надя собиралась праздничный ужин устроить, а я бездарно заснул! Не красиво! Как искупать вину будем, Артур Оскарович? Может магнитофон сломать, а потом благородно отремонтировать, совсем бесплатно? Надя – девушка с характером, второй раз не попросит. Отнесет в телеателье, да еще с неделю ждать будет. Не есть хорошо. Ладно, буду искупать вину как получится! Свои размышления я совместил с поеданием салата. Помыв тарелку и вилку я решил, что это будет первый шаг к примирению. Написав на салфетке: «Салат очень вкусный!», я ушел домой.

На следующее утро я с удивлением узнал много нового о Наде: что она может оторвать пуговицу пиджака легким движением пальцев и великолепно владеет сарказмом.

- Артур, я очень рада, что тебе понравился мой салатик! Салфетку с твоим отзывом я повешу на кухне. Но почему ты не поставил салат обратно в холодильник, я не пойму. Хотя, одна версия есть. Ты позаботился о тараканах? Они прочитали твой отзыв и попробовали салат. Одного я застала прямо в салате.

- Ой, Надя, извини, я помыл тарелку, а про салат забыл.

- Хорошо, что напомнил! Тарелки надо мыть и с обратной стороны! Там тоже бывает грязно. А мыть вилки ты не умеешь в принципе! Попроси свою маму, пусть научит тебя, чтобы не позориться!

- Блин! Я хотел как лучше!

- Понимаю. А теперь о главном. Девушка пригласила тебя в гости. Вечером. Предварительно сообщив, что родители уехали в отпуск. Посыл уловил?

- Ты пригласила меня починить магнитофон, а отъезд родителей не факт. Может, у тебя сестра или брат дома?

- Буер! О том, что я одна в семье, ты узнал еще на первом курсе!

- Не помню, - признался я.

- На физкультуре ты спросил меня: «А у тебя сестра есть? Наверно, такая же красотка?» А я тебе ответила, что у мамы и папы я одна!

- Блин, а ведь точно!

- Буер, вот ты временами напоминаешь мне Сашу Федотова. Тамара пригласила его на танец на институтской дискотеке. А он ей ответил: «У нас с тобой разная несущая частота, поэтому резонанса не будет!» Идиот! Сходи, потанцуй! Нет, стоит около стенки как истукан! Вот зачем он на дискотеки ходит? Ведь ни с кем не танцевал!

- Но я же пришел к тебе.

- Пришел и заснул!

-Я устал на вагоне. Надо было меня разбудить.

- Пыталась. Бесполезно. Знаешь, я ведь хотела, чтобы ты был моим первым мужчиной.

- Надо было сказать. Давай завтра?

- Проехали! Чини магнитофоны, разгружай вагоны, учись! Может поумнеешь! - выкрикнула Надя и оторвала мне пуговицу.

Много лет спустя, на встрече выпускников Надя подняла тост: «За моего первого мужчину, Буера Артура, с которым я провела безумную ночь: я – в своей кровати, а он за стеной в кресле; я плакала, а он храпел»…
.........................................................................................................

Иногда стоит говорить в лоб,не все понимают,что  у вас на уме и чего вы хотите ))

Кто автор? Франсуаза Саган ? )

[+SophieL 3,178]

22.02.2019 в 04:47, BooMerang сказал:

«МОЖНО ПОПРОСИТЬ НИНУ?»

— Можно попросить Нину? — сказал я.
— Это я, Нина.
— Да? Почему у тебя такой странный голос?
— Странный голос?
— Не твой. Тонкий. Ты огорчена чем-нибудь?
— Не знаю.
— Может быть, мне не стоило звонить?
— А кто говорит?
— С каких пор ты перестала меня узнавать?
— Кого узнавать?

Голос был моложе Нины лет на двадцать. А на самом деле Нинин голос лишь лет на пять моложе хозяйки. Если человека не знаешь, по голосу его возраст угадать трудно. Голоса часто старятся раньше владельцев. Или долго остаются молодыми.

— Ну ладно, — сказал я. — Послушай, я звоню тебе почти по делу.
— Наверное, вы все-таки ошиблись номером, — настаивала Нина. — Я вас не знаю.
— Это я, Вадим, Вадик, Вадим Николаевич! Что с тобой?
— Ну вот! — Нина вздохнула, будто ей жаль было прекращать разговор. — Я не знаю никакого Вадика и Вадима Николаевича.
— Простите, — извинился я и повесил трубку.

Я не сразу набрал номер снова. Конечно, я просто не туда попал. Мои пальцы не хотели звонить Нине. И набрали не тот номер. А почему они не хотели?

Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Крепких, как сигары. Их, наверное, делают из обрезков сигар. Какое у меня может быть дело к Нине? Или почти дело? Никакого. Просто хотелось узнать, дома ли она. А если ее нет дома, это ничего не меняет. Она может быть, например, у мамы. Или в театре, потому что она тысячу лет не была в театре.

Я позвонил Нине.

— Нина? — спросил я.
— Нет, Вадим Николаевич, — ответила Нина. — Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
— 149-40-89.
— А у меня Арбат — один — тридцать два — пять три.
— Конечно, — сказал я. — Арбат — это четыре?
— Арбат — это Г.
— Ничего общего, — пробормотал я. — Извините, Нина.
— Пожалуйста, — сказала Нина. — Я все равно не занята.
— Постараюсь к вам больше не попадать, — пообещал я. — Где-то заклинило. Вот и попадаю к вам. Очень плохо телефон работает.
— Да, — согласилась Нина.

Я повесил трубку.

Надо подождать. Или набрать сотню. Время. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. «Двадцать два часа ровно», — ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, десять лет назад, то она набирает номер 100, когда ей скучно, когда она одна дома, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает сотню и слушает ее голос.

Я позвонил Нине.

— Я вас слушаю, — отозвалась Нина молодым голосом. — Это опять вы, Вадим Николаевич?
— Да, — сказал я. — Видно, наши телефоны соединились намертво. Вы только не сердитесь, не думайте, что я шучу. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.
— Конечно, конечно, — быстро согласилась Нина. — Я ни на минутку не подумала. А вы очень спешите, Вадим Николаевич?
— Нет, — ответил я.
— У вас важное дело к Нине?
— Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.
— Соскучились?
— Как вам сказать…
— Я понимаю, ревнуете, — предположила Нина.
— Вы смешной человек, — произнес я. — Сколько вам лет, Нина?
— Тринадцать. А вам?
— Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.
— И каждый кирпич — это месяц, правда?
— Даже один день может быть кирпичом.
— Да, — вздохнула Нина, — тогда это очень толстая стена. А о чем вы думаете сейчас?
— Трудно ответить. В данную минуту ни о чем. Я же разговариваю с вами.
— А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться, — сказала Нина. — Это было бы очень смешно. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?
— Как когда.
— И у Пушкина?
— Не совсем. Мы как-то встречались у «России».
— Где?
— У кинотеатра «Россия».
— Не знаю.
— Ну, на Пушкинской.
— Все равно почему-то не знаю. Вы, наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую площадь.
— Не важно, — сказал я.
— Почему?
— Это давно было.
— Когда?
Девочке не хотелось вешать трубку. Почему-то она упорно продолжала разговор.
— Вы одна дома? — спросил я.
— Да. Мама в вечернюю смену. Она медсестра в госпитале. Она на ночь останется. Она могла бы прийти и сегодня, но забыла дома пропуск.
— Ага, — согласился я. — Ладно, ложись спать, девочка. Завтра в школу.
— Вы со мной заговорили как с ребенком.
— Нет, что ты, я говорю с тобой как со взрослой.
— Спасибо. Только сами, если хотите, ложитесь спать с семи часов. До свидания. И больше не звоните своей Нине. А то опять ко мне попадете. И разбудите меня, маленькую девочку.

Я повесил трубку. Потом включил телевизор и узнал о том, что луноход прошел за смену 337 метров. Луноход занимался делом, а я бездельничал. В последний раз я решил позвонить Нине уже часов в одиннадцать, целый час занимал себя пустяками и решил, что, если опять попаду на девочку, повешу трубку сразу.

— Я так и знала, что вы еще раз позвоните, — сказала Нина, подойдя к телефону. — Только не вешайте трубку. Мне, честное слово, очень скучно. И читать нечего. И спать еще рано.
— Ладно, — согласился я. — Давайте разговаривать. А почему вы так поздно не спите?
— Сейчас только восемь, — сказала Нина.
— У вас часы отстают, — отозвался я. — Уже двенадцатый час.
Нина засмеялась. Смех у нее был хороший, мягкий.
— Вам так хочется от меня отделаться, что просто ужас, — объяснила она. — Сейчас октябрь, и поэтому стемнело. И вам кажется, что уже ночь.
— Теперь ваша очередь шутить? — спросил я.
— Нет, я не шучу. У вас не только часы врут, но и календарь врет.
— Почему врет?
— А вы сейчас мне скажете, что у вас вовсе не октябрь, а февраль.
— Нет, декабрь, — ответил я. И почему-то, будто сам себе не поверил, посмотрел на газету, лежавшую рядом, на диване. «Двадцать третье декабря» — было написано под заголовком.

Мы помолчали немного, я надеялся, что она сейчас скажет «до свидания». Но она вдруг спросила:
— А вы ужинали?
— Не помню, — сказал я искренне.
— Значит, не голодный.
— Нет, не голодный.
— А я голодная.
— А что, дома есть нечего?
— Нечего! — подтвердила Нина. — Хоть шаром покати. Смешно, да?
— Даже не знаю, как вам помочь, — сказал я. — И денег нет?
— Есть, но совсем немножко. И все уже закрыто. А потом, что купишь?
— Да, — согласился я, — все закрыто. Хотите, я пошурую в холодильнике, посмотрю, что там есть?
— У вас есть холодильник?
— Старый, — ответил я. — «Север». Знаете такой?
— Нет, — призналась Нина. — А если найдете, что потом?
— Потом? Я схвачу такси и подвезу вам. А вы спуститесь к подъезду и возьмете.
— А вы далеко живете? Я — на Сивцевом Вражке. Дом 15/25.
— А я на Мосфильмовской. У Ленинских гор. За университетом.
— Опять не знаю. Только это не важно. Вы хорошо придумали, и спасибо вам за это. А что у вас есть в холодильнике? Я просто так спрашиваю, не думайте.
— Если бы я помнил, — пробормотал я. — Сейчас перенесу телефон на кухню, и мы с вами посмотрим.
Я прошел на кухню, и провод тянулся за мной, как змея.
— Итак, — сказал я, — открываем холодильник.
— А вы можете телефон носить с собой? Никогда не слышала о таком.
— Конечно, могу. А ваш телефон где стоит?
— В коридоре. Он висит на стенке. И что у вас в холодильнике?
— Значит, так… что тут, в пакете? Это яйца, неинтересно.
— Яйца?
— Ага. Куриные. Вот, хотите, принесу курицу? Нет, она французская, мороженая. Пока вы ее сварите, совсем проголодаетесь. И мама придет с работы. Лучше мы возьмем колбасы. Или нет, нашел марокканские сардины, шестьдесят копеек банка. И к ним есть полбанки майонеза. Вы слышите?
— Да, — ответила Нина совсем тихо. — Зачем вы так шутите? Я сначала хотела засмеяться, а потом мне стало грустно.
— Это еще почему? В самом деле так проголодались?
— Нет, вы же знаете.
— Что я знаю?
— Знаете, — настаивала Нина. Потом помолчала и добавила: — Ну и пусть! Скажите, а у вас есть красная икра?
— Нет, — признался я. — Зато есть филе палтуса.
— Не надо, хватит, — сказала Нина твердо. — Давайте отвлечемся. Я же все поняла.
— Что поняла?
— Что вы тоже голодный. А что у вас из окна видно?
— Из окна? Дома, копировальная фабрика. Как раз сейчас, полдвенадцатого, смена кончается. И много девушек выходит из проходной. И еще виден «Мосфильм». И пожарная команда. И железная дорога. Вот по ней сейчас идет электричка.
— И вы все видите?
— Электричка, правда, далеко идет. Видна только цепочка огоньков, окон!
— Вот вы и врете!
— Нельзя так со старшими разговаривать, — отозвался я. — Я не могу врать. Я могу ошибаться. Так в чем же я ошибся?
— Вы ошиблись в том, что видите электричку. Ее нельзя увидеть.
— Что же она, невидимая, что ли?
— Нет, она видимая, только окна светиться не могут. Да вы вообще из окна не выглядывали.
— Почему? Я стою перед самым окном.
— А у вас в кухне свет горит?
— Конечно, а как же я в темноте в холодильник бы лазил. У меня в нем перегорела лампочка.
— Вот, видите, я вас уже в третий раз поймала.
— Нина, милая, объясни мне, на чем ты меня поймала.
— Если вы смотрите в окно, то откинули затемнение. А если откинули затемнение, то потушили свет. Правильно?
— Неправильно. Зачем же мне затемнение? Война, что ли?
— Ой-ой-ой! Как же можно так завираться? А что же, мир, что ли?
— Ну, я понимаю, Вьетнам, Ближний Восток… Я не об этом.
— И я не об этом… Постойте, а вы инвалид?
— К счастью, все у меня на месте.
— У вас бронь?
— Какая бронь?
— А почему вы тогда не на фронте?

Вот тут я в первый раз заподозрил неладное. Девочка меня вроде бы разыгрывала. Но делала это так обыкновенно и серьезно, что чуть было меня не испугала.

— На каком я должен быть фронте, Нина?
— На самом обыкновенном. Где все. Где папа. На фронте с немцами. Я серьезно говорю, я не шучу. А то вы так странно разговариваете. Может быть, вы не врете о курице и яйцах?
— Не вру, — признался я. — И никакого фронта нет. Может быть, и в самом деле мне подъехать к вам?
— Так я в самом деле не шучу! — почти крикнула Нина. — И вы перестаньте. Мне было сначала интересно и весело. А теперь стало как-то не так. Вы меня простите. Как будто вы не притворяетесь, а говорите правду.
— Честное слово, девочка, я говорю правду, — сказал я.
— Мне даже страшно стало. У нас печка почти не греет. Дров мало. И темно. Только коптилка. Сегодня электричества нет. И мне одной сидеть ой как не хочется. Я все теплые вещи на себя накутала.
И тут же она резко и как-то сердито повторила вопрос:
— Вы почему не на фронте?
— На каком я могу быть фронте? Какой может быть фронт в семьдесят втором году?!
— Вы меня разыгрываете?

Голос опять сменил тон, был он недоверчив, был он маленьким, три вершка от пола. И невероятная, забытая картинка возникла перед глазами — то, что было со мной, но много лет, тридцать или больше лет назад. Когда мне тоже было двенадцать лет. И в комнате стояла «буржуйка». И я сижу на диване, подобрав ноги. И горит свечка, или это была керосиновая лампа? И курица кажется нереальной, сказочной птицей, которую едят только в романах, хотя я тогда не думал о курице…

— Вы почему замолчали? — спросила Нина. — Вы лучше говорите.
— Нина, — сказал я, — какой сейчас год?
— Сорок второй, — ответила Нина.

И я уже складывал в голове ломтики несообразностей в ее словах. Она не знает кинотеатра «Россия». И номер телефона у нее только из шести цифр. И затемнение…

— Ты не ошибаешься? — спросил я.
— Нет, — стояла на своем Нина.

Она верила в то, что говорила. Может, голос обманул меня? Может, ей не тринадцать лет? Может, она сорокалетняя женщина, заболела еще тогда, девочкой, и ей кажется, что она осталась там, где война?

— Послушайте, — сказал я спокойно, — не вешайте трубку. Сегодня двадцать третье декабря 1972 года. Война кончилась двадцать семь лет назад. Вы это знаете?
— Нет, — сказала Нина.
— Теперь знайте. Сейчас двенадцатый час… Ну как вам объяснить?
— Ладно, — сказала Нина покорно. — Я тоже знаю, что вы не привезете мне курицу. Мне надо было догадаться, что французских кур не бывает.
— Почему?
— Во Франции немцы.
— Во Франции давным-давно нет никаких немцев. Только если туристы. Но немецкие туристы бывают и у нас.
— Как так? Кто их пускает?
— А почему не пускать?
— Вы не вздумайте сказать, что фрицы нас победят! Вы, наверное, просто вредитель или шпион?
— Нет, я работаю в СЭВе, в Совете Экономической Взаимопомощи. Занимаюсь венграми.
— Вот и опять врете! В Венгрии фашисты.
— Венгры давным-давно прогнали своих фашистов. Венгрия — социалистическая республика.
— Ой, а я уж боялась, что вы и в самом деле вредитель. А вы все-таки все выдумываете. Нет, не возражайте. Вы лучше расскажите мне, как будет потом. Придумайте что хотите, только чтобы было хорошо. Пожалуйста. И извините меня, что я так с вами грубо разговаривала. Я просто не поняла.

И я не стал больше спорить. Как объяснить это? Я опять представил себе, как сижу в этом самом сорок втором году, как мне хочется узнать, когда наши возьмут Берлин и повесят Гитлера. И еще узнать, где я потерял хлебную карточку за октябрь. И сказал:
— Мы победим фашистов 9 мая 1945 года.
— Не может быть! Очень долго ждать.
— Слушай, Нина, и не перебивай. Я знаю лучше. И Берлин мы возьмем второго мая. Даже будет такая медаль — «За взятие Берлина». А Гитлер покончит с собой. Он примет яд. И даст его Еве Браун. А потом эсэсовцы вынесут его тело во двор имперской канцелярии, и обольют бензином, и сожгут.

Я рассказывал это не Нине. Я рассказывал это себе. И я послушно повторял факты, если Нина не верила или не понимала сразу, возвращался, когда она просила пояснить что-нибудь, и чуть было не потерял вновь ее доверия, когда сказал, что Сталин умрет. Но я потом вернул ее веру, поведав о Юрии Гагарине и о новом Арбате. И даже насмешил Нину, рассказав о том, что женщины будут носить брюки-клеш и совсем короткие юбки. И даже вспомнил, когда наши перейдут границу с Пруссией. Я потерял чувство реальности. Девочка Нина и мальчишка Вадик сидели передо мной на диване и слушали. Только они были голодные как черти. И дела у Вадика обстояли даже хуже, чем у Нины: хлебную карточку он потерял, и до конца месяца им с матерью придется жить на одну карточку — рабочую карточку, потому что Вадик посеял свою где-то во дворе, и только через пятнадцать лет он вдруг вспомнит, как это было, и будет снова расстраиваться, потому что карточку можно было найти даже через неделю; она, конечно, свалилась в подвал, когда он бросил на решетку пальто, собираясь погонять в футбол. И я сказал, уже потом, когда Нина устала слушать то, что полагала хорошей сказкой:
— Ты знаешь Петровку?
— Знаю, — сказала Нина. — А ее не переименуют?
— Нет. Так вот…
Я рассказал, как войти во двор под арку и где в глубине двора есть подвал, закрытый решеткой. И если это октябрь сорок второго года, середина месяца, то в подвале, вернее всего, лежит хлебная карточка. Мы там, во дворе играли в футбол, и я эту карточку потерял.

— Какой ужас! — сказала Нина. — Я бы этого не пережила. Надо сейчас же ее отыскать. Сделайте это.

Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она, ни я не понимали, в каком году мы находимся, — мы были вне времени, ближе к ее сорок второму году.

— Я не могу найти карточку, — объяснил я. — Прошло много лет. Но если сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт. В крайнем случае скажешь, что карточку обронила ты.

И в этот момент нас разъединили.

Нины не было. Что-то затрещало в трубке, женский голос произнес:
— Это 143-18-15? Вас вызывает Орджоникидзе.
— Вы ошиблись номером, — ответил я.
— Извините, — сказал женский голос равнодушно.

И были короткие гудки.

Я сразу же набрал снова Нинин номер. Мне нужно было извиниться. Нужно было посмеяться вместе с девочкой. Ведь получилась, в общем, чепуха…

— Да, — сказал голос Нины. Другой Нины.
— Это вы? — спросил я.
— А, это ты, Вадим? Что, тебе не спится?
— Извини, — сказал я. — Мне другая Нина нужна.
— Что?

Я повесил трубку и снова набрал номер.

— Ты с ума сошел? — спросила Нина. — Ты пил?
— Извини, — сказал я и снова бросил трубку.

Теперь звонить было бесполезно. Звонок из Орджоникидзе все вернул на свои места. А какой у нее настоящий телефон? Арбат — три, нет, Арбат — один — тридцать два — тринадцать… Нет, сорок…

Взрослая Нина позвонила мне сама.

— Я весь вечер сидела дома, — сказала она. — Думала, ты позвонишь, объяснишь, почему ты вчера так вел себя. Но ты, видно, совсем сошел с ума.
— Наверное, — согласился я. Мне не хотелось рассказывать ей о длинных разговорах с другой Ниной.
— Какая еще другая Нина? — спросила она. — Это образ? Ты хочешь видеть меня иной?
— Спокойной ночи, Ниночка, — сказал я. — Завтра все объясню.

…Самое интересное, что у этой странной истории был не менее странный конец. На следующий день утром я поехал к маме. И сказал, что разберу антресоли. Я три года обещал это сделать, а тут приехал сам. Я знаю, что мама ничего не выкидывает. Из того, что, как ей кажется, может пригодиться. Я копался часа полтора в старых журналах, учебниках, разрозненных томах приложений к «Ниве». Книги были не пыльными, но пахли старой, теплой пылью. Наконец я отыскал телефонную книгу за 1950 год. Книга распухла от вложенных в нее записок и заложенных бумажками страниц, углы которых были обтрепаны и замусолены. Книга была настолько знакома, что казалось странным, как я мог ее забыть, — если б не разговор с Ниной, так бы никогда и не вспомнил о ее существовании. И стало чуть стыдно, как перед честно отслужившим костюмом, который отдают старьевщику на верную смерть.
Четыре первые цифры известны. Г-1-32… И еще я знал, что телефон, если никто из нас не притворялся, если надо мной не подшутили, стоял в переулке Сивцев Вражек, в доме 15/25. Никаких шансов найти телефон не было. Я уселся с книгой в коридоре, вытащив из ванной табуретку. Мама ничего не поняла, улыбнулась только, проходя мимо, и сказала:
— Ты всегда так. Начинаешь разбирать книги, зачитываешься через десять минут, и уборке конец.
Она не заметила, что я читаю телефонную книгу.

Я нашел этот телефон. Двадцать лет назад он стоял в той же квартире, что и в сорок втором году. И записан был на Фролову К.Г.

Согласен, я занимался чепухой. Искал то, чего и быть не могло. Но вполне допускаю, что процентов десять вполне нормальных людей, окажись они на моем месте, сделали бы то же самое. И я поехал на Сивцев Вражек.

Новые жильцы в квартире не знали, куда уехали Фроловы. Да и жили ли они здесь? Но мне повезло в домоуправлении. Старенькая бухгалтерша помнила Фроловых, с ее помощью я узнал все, что требовалось, через адресный стол.

Уже стемнело. По новому району среди одинаковых панельных башен гуляла поземка. В стандартном двухэтажном магазине продавали французских кур в покрытых инеем прозрачных пакетах. У меня появился соблазн купить курицу и принести ее, как обещал, хоть и с тридцатилетним опозданием. Но я хорошо сделал, что не купил ее. В квартире никого не было. И по тому, как гулко разносился звонок, мне показалось, что здесь люди не живут. Уехали.

Я хотел было уйти, но потом, раз уж забрался так далеко, позвонил в дверь рядом.
— Скажите, Фролова Нина Сергеевна — ваша соседка?
Парень в майке, с дымящимся паяльником в руке, ответил равнодушно:
— Они уехали.
— Куда?
— Месяц как уехали на Север. До весны не вернутся. И Нина Сергеевна, и муж ее.

Я извинился, начал спускаться по лестнице. И думал, что в Москве, вполне вероятно, живет не одна Нина Сергеевна Фролова 1930 года рождения.
И тут дверь сзади снова растворилась.

— Погодите, — сказал тот же парень. — Мать что-то сказать хочет.

Мать его тут же появилась в дверях, запахивая халат.

— А вы кем ей будете?
— Так просто. — ответил я. — Знакомый.
— Не Вадим Николаевич?
— Вадим Николаевич.
— Ну вот, — обрадовалась женщина, — чуть было вас не упустила. Она бы мне никогда этого не простила. Нина так и сказала: не прощу. И записку на дверь приколола. Только записку, наверное, ребята сорвали. Месяц уже прошел. Она сказала, что вы в декабре придете. И даже сказала, что постарается вернуться, но далеко-то как…

Женщина стояла в дверях, глядела на меня, словно ждала, что я сейчас открою какую-то тайну, расскажу ей о неудачной любви. Наверное, она и Нину пытала: кто он тебе? И Нина тоже сказала ей: «Просто знакомый».

Женщина выдержала паузу, достала письмо из кармана халата.

«Дорогой Вадим Николаевич!
Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским мечтам, которые и себе самой уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать…»

У меня в сером веществе сбои пошли.  Ну и истории у вас. А во флуде прочитав вас даже не скажешь. 

Edited October 16, 2019 at 08:15 AM by SophieL

[+BooMerang Topic Author 2,254]

1 hour ago, SophieL said:

У меня в сером веществе сбои пошли.  Ну и истории у вас. А во флуде прочитав вас даже не скажешь. 

А какой образ сложился у вас? )

[+SophieL 3,178]

47 минут назад, BooMerang сказал:

А какой образ сложился у вас? )

 Где именно? ))

[+BooMerang Topic Author 2,254]

33 minutes ago, SophieL said:

 Где именно? ))

По флуду )))

[+SophieL 3,178]

3 минуты назад, BooMerang сказал:

По флуду )))

Простофиля )))

[+BooMerang Topic Author 2,254]

12 minutes ago, SophieL said:

Простофиля )))

Ничего себе .Честно говоря,не ожидал.)

Странно, что именно привело вас к такому  мнению обо мне)

 

[+SophieL 3,178]

Только что, BooMerang сказал:

Ничего себе .Честно говоря,не ожидал.)

Странно, что именно привело вас к такому  мнению обо мне)

 

))) У вас очень наивные шутки. И смешные.  Такой юзер был бам бам. Тоже из этой серии. 

Оставайтесь всегда таким.

[+artist88 13,256]

лох,какой то этот Артур

[+BooMerang Topic Author 2,254]

11 minutes ago, SophieL said:

))) У вас очень наивные шутки. И смешные.  Такой юзер был бам бам. Тоже из этой серии. 

Оставайтесь всегда таким.

Человек с ЧЮ и простофиля - это разные понятия, но  учту на будущее )

[+SophieL 3,178]

10 минут назад, BooMerang сказал:

Человек с ЧЮ и простофиля - это разные понятия, но  учту на будущее )

Ок ))я тоже учту)))

[+Spirt 16,863]

Холодная зимняя ночь.Подошел последний троллейбус. Пятиклассник Вася сделав шаг к раскрывшимся дверям,  услышал за спиной топот.По направлению к нему бежал  здоровенный  мужика , а за ним следом два милиционера с криками "Стоой!...Стой... лять!"....................................................................................................................

"Надо помочь..Не догонят" подумал Вася...
Когда мужик поравнялся, Вася дал ему подножку...
Мужик полетел мордой в сугроб. ...
Милиционеры пролетели мимо и вскочили в уезжающий троллейбус...
Троллейбус скрылся в ночи...
Мужик вылез из сугроба ,отряхнулся...
Потом от души насовал Васе люлей и ушел...

 

[+BooMerang Topic Author 2,254]

Незамеченный подвиг

Я вхожу в ординаторскую, сажусь в кресло, вытягиваю ноги, прикрываю глаза.

- Первый год?

- Что? - я вздрагиваю, привстаю. В ординаторской был полумрак, я не заметил, что здесь есть кто-то ещё.

- Первый год работаете? - тучный мужчина располагается на диване в дальнем углу комнаты. - Просто я вижу, зашёл молодой врач, усталый и слишком взволнованный одновременно.

- Извините, но посторонним здесь находится нельзя.

- Прошу прощения. Но я не совсем посторонний. Я работал здесь почти 30 лет. Хирургом. Детским. Два года на пенсии. Зашёл навестить коллегу, Павла Александровича. Вы его должны знать, он тут главврач.

Мужчина подходит ко мне.

- Василий Игоревич.

- Сергей ... Сергей Владимирович, - обмениваемся рукопожатием. Пальцы у него тонкие, но рука твёрдая.

- Я уже шёл на выход, но проходя мимо "родной" ординаторской не удержался и заглянул. Этому дивану лет 10 точно! Сколько ночей на нём провёл на дежурствах. Только присел, а тут вы. Дышит тяжеловато, на кресло прямо свалился. Ну, думаю, - новичок!

- Я третью неделю здесь, после ординатуры. Детская больница скорой помощи - самый отчаянный выбор. Знаете, все эти травмы у детей... кажется никогда не привыкну. Хотя коллеги, уверяют, что уже через пару месяцев не буду реагировать на крики и плач, "обрасту чешуей". Но если не получится, попрошусь во "взрослую" клинику.

Василий Игоревич слегка улыбается, смотрит в глаза.

- Я надеюсь, что не обрастёте и останетесь здесь. Ни разу в своей жизни я не пожалел, что стал именно детским хирургом. Наша профессия позволяет познать человека как никакая другая. Могу с уверенностью сказать, что всё самое настоящее встречается именно в детях. Страх, боль, отчаяние, смелость, мужество и любовь.

Василий Игоревич молчит несколько секунд, хмурится, рассказывает:

Лет 15 назад, ночью забегает сюда в ординаторскую сестра из приёмного покоя.

- Автодорожка! Пациент тяжелый во второй операционной!

Прибежал, бригада уже собралась, на столе девочка лет шести. Пока одевался и стерилизовался, узнал подробности. В машине была семья из четырех человек. Отец, мать и двое детей: близнецы мальчик и девочка. Больше всех пострадала девочка: удар пришёлся в область правой задней дверцы, там где находился ребёнок. Мать, отец и её брат почти не пострадали - царапины и гематомы. Им помощь оказали на месте.

У девочки переломы, тупые травмы, рваные раны и большая потеря крови.

Через пару минут приходит анализ крови, и вмести с ним известие, что именно третьей положительной у нас сейчас нет. Вопрос критический - девочка "тяжелая", счет на минуты. Срочно сделали анализ крови родителей. У отца - вторая, у матери - четвёртая. Вспомнили про брата-близнеца, у него, конечно, третья.

Они сидели на скамейке в приёмном покое. Мать - вся в слезах, отец бледный, мальчик - с отчаянием в глазах. Его одежда была вся перепачкана кровью сестры. Я подошёл к нему, присел так, чтобы наши глаза были на одном уровне.

- Твоя сестричка сильно пострадала, - сказал я.

- Да, я знаю, - мальчик всхлипывал и потирал глаза кулачком. - Когда мы врезались, она сильно ударилась. Я держал её на коленях, она плакала, потом перестала и уснула.

- Ты хочешь её спасти? Тогда мы должны взять у тебя кровь для неё.

Он перестал плакать, посмотрел вокруг, размышляя, тяжело задышал и кивнул. Я подозвал жестом медсестру.

- Это тетя Света. Она отведёт тебя в процедурный кабинет и возьмет кровь. Тетя Света очень хорошо умеет это делать, будет совсем не больно.

- Хорошо. - мальчик глубоко вздохнул и потянулся к матери. - Я люблю тебя, мам! Ты самая лучшая! - Затем, к отцу - И тебя папа, люблю. Спасибо за велосипед.

Света увела его в процедурную, а я побежал во вторую операционную.

После операции, когда девочку уже перевели в реанимацию, возвращался в ординаторскую. Заметил, что наш маленький герой лежит на кушетке в процедурной под одеялом. Света оставила его отдохнуть после забора крови. Я подошёл к нему.

- Где Катя? - спросил мальчик.

- Она спит. С ней всё будет хорошо. Ты спас её.

- А когда я умру?

- Ну... очень не скоро, когда будешь совсем старенький.

Василий Игоревич произносит последнюю фразу с дрожью в голосе. Молчит минуту.

- Вижу, Сергей Владимирович, вы не очень поняли что особенного тогда произошло. Я тоже осознал не сразу. Несколько часов мучили сомнения, и потом осенило. Много лет прошло, а у меня до сих пор мурашки каждый раз, как я вспоминаю этот день. Мальчик думал, что умрет после того как у него "возьмут кровь". Поэтому он прощался с родителями. Скажете, детская наивность? Ну и что? Он на все сто был уверен в том, что погибнет. Он реально жертвовал жизнью ради сестры. Понимаете, какой подвиг он совершил? Самый настоящий. И никто не заметил. Оставайтесь здесь работать, Сергей Владимирович. Временами будет тяжело, но вы никогда не пожалеете.
(с)

[+Stolz 18,582]

Всем привет дорогие форумчане, сегодня почемуто вспомнил оду историю, которая произошла сомной в школе. Я очень любил одну девочку, которую с другими школьниками из расформированного класса перевели к нам в класс. Балабекова Сона, как сейчас помню лезгинка по национальности, склоняюськ тому что и у неё были свообразные симпатии комне, но попрошу не забыватьмы были детьми, школьники, помню как в один из дней перед каникулами и трудными временами никто из нашего класса не пришёл, а я и она пришли, и сидели два урока по 45 минут друг с другом разговаривали, смотрели друг на друга, на многих уроках "случайно" ловили взгляд друг на друге, и отворачивались с улыбкой на лице. Короче говоря история - я решил признаться ей в любви и был стеснительным очень очень, и написал данное признание на листе бумыки от тетрадки в клеточку, и положил в карман, а в этот день я вырвал другие листки из тетрадки в клетку с плохими оценками кажется двойкой по математике и всё написаное учителем красным цветом. И так же сомкнул и в карман. после школы я в порывах "любви", следуя за ней к её дому (она жила в еврейском дворе сразу напротив нашей 6 школы) подбежал к ней и сказал Соня вот тебе, прочитай, и сам убежал домой. Пришёл домой, решил посмотреть оценку и само задание от учителя по математике, и что я увидел, да я увидел мною написанное признание в любви, блин мне стало не посебе, такой облом ! А утром я сказал Соне в школе что я тебе не тот листок дал, на что она сказала мне что знает это. Дай Бог ей счастья, Соня в прошлом году заходила комне на сайт одниоклассники, но не написала, посмотрела фотографии и всё, я не смог ей написать, у неё профиль закрыт и нет фотографии. Наверное сейчас давным давно замужем и растит детей. Я когда уже встречался со своей будущей супругой случйно встретили Соню с парнем в театре русской драмы, мы "поздоровались" взглядом и глазами, она опустила голову, и я под ручку с будущей супругой прошли дальше. 

[+Лента 1,941]

4 hours ago, Stolz said:

Всем привет дорогие форумчане, сегодня почемуто вспомнил оду историю, которая произошла сомной в школе. Я очень любил одну девочку, которую с другими школьниками из расформированного класса перевели к нам в класс.  

))) 

недавно мне тоже мой одноклассник признался,что был влюблен в меня в школе. Улыбнуло. Если честно в школе даже ни на грамм не догадывалась об этом ,как не странно.

[YaYa 5]

On 2/17/2020 at 12:52 PM, Stolz said:

Всем привет дорогие форумчане, сегодня почемуто вспомнил оду историю, которая произошла сомной в школе. Я очень любил одну девочку, которую с другими школьниками из расформированного класса перевели к нам в класс. Балабекова Сона, как сейчас помню лезгинка по национальности, склоняюськ тому что и у неё были свообразные симпатии комне, но попрошу не забыватьмы были детьми, школьники, помню как в один из дней перед каникулами и трудными временами никто из нашего класса не пришёл, а я и она пришли, и сидели два урока по 45 минут друг с другом разговаривали, смотрели друг на друга, на многих уроках "случайно" ловили взгляд друг на друге, и отворачивались с улыбкой на лице. Короче говоря история - я решил признаться ей в любви и был стеснительным очень очень, и написал данное признание на листе бумыки от тетрадки в клеточку, и положил в карман, а в этот день я вырвал другие листки из тетрадки в клетку с плохими оценками 

Stolz muellim, ya ucilsa s sestroy Sonyi, Renoy v odnom klasse )) 

[+Stolz 18,582]

1 минуту назад, YaYa сказал:

Stolz muellim, ya ucilsa s sestroy Sonyi, Renoy v odnom klasse )) 

Я отлично помню Рену, 
как она поживает, и как Соня поживает ?

[YaYa 5]

Just now, Stolz said:

Я отлично помню Рену, 
как она поживает, и как Соня поживает ?

Как я помню они после школы переехали из еврейского дворика, по крайней мере я их не видел. Если очень нужно могу узнать, остались товарищи в еврейском ((

[+Stolz 18,582]

Только что, YaYa сказал:

Как я помню они после школы переехали из еврейского дворика, по крайней мере я их не видел. Если очень нужно могу узнать, остались товарищи в еврейском ((

Я в курсе что они перехали кудато в Ахмедлы. Нет не стоит. Что ворошить прошлое. Дай Бог им счастья. У меня только милые воспоминания. В день моей присяги я позвал Соню и рену на бульвар в кафе, сразу напротив девичьей башни было, как сейчас помню.