Экономика Китая. Предсоциалистический переходный период, Социалистический период и Переход к рыночной социалистической экономике

[+S.T.A.L.K.E.R 27,522]

Для последовательно научного рассмотрения экономического развития Китая необходимо проследить пути формирования китайской экономики. Многие ее принципы и элементы экономики были заложены ещё в 1950-е. Многие тенденции и характерные особенности невозможно понять без обращения к извилистой истории Китая XX в. Более того, исследование китайской экономики наталкивает на вывод, что главным определяющим её фактором является политика.

В 1949 году КПК победила в гражданской войне, и 1 октября было объявлено о создании «нового Китая» — Китайской Народной Республики. Гражданскую войну с Гоминьданом КПК называет народно-революционной и народно-освободительной, чем подчёркивается зависимость режима Чан Кайши от США и Англии.

Китайская компартия и в наши дни главным фактором своей победы признаёт роль Советского Союза. Но не его роль в оснащении и обучении НОАК, как это обычно подают у нас, а с более фундаментальной точки зрения. Приведённые ниже слова Мао Цзэдуна знают или по крайней мере слышали на уроках в школе и вузах абсолютно все китайцы:

«Если бы не существовало Советского Союза, если бы не было победы в антифашистской второй мировой войне, если бы — что особенно важно для нас — японский империализм не был разгромлен, если бы в Европе не появились страны новой демократии, если бы не было усиливающейся борьбы угнетённых стран Востока, если бы не было борьбы народных масс в Соединённых Штатах, Англии, Франции, Германии, Италии, Японии и в других капиталистических странах против правящей реакционной клики, если бы не было всех этих факторов, то нажим международных реакционных сил, конечно, был бы гораздо сильнее, чем сейчас. Разве мы могли бы одержать победу при таких обстоятельствах? Конечно нет. Точно так же невозможно было бы закрепить победу после её достижения».

Для китайцев победа КПК в гражданской войне — это победа, прежде всего, в борьбе за экономическую независимость от западных стран и победа идеи «национального возрождения». Ибо ни республика, под властью Юань Шикая, ни тем более режим Чан Кайши не являлись в полном смысле независимыми государственными образованиями. Гоминьдановцы торговали родиной направо и налево. В противовес этой продажности китайские коммунисты подчёркивали свою твёрдую приверженность китайскому народу, отмечали, что СССР не будет вмешиваться во внутренние дела Китая.

Сейчас принято превратно толковать взаимоотношения компартий в 1919–1953 гг., особенно в период руководства ВКП(б) Сталиным, в духе «всё решала Москва». И у этого есть определённые основания, потому влияние большевиков на китайские дела было решающим в 1920-х гг., но не позже.

Вот как описывает реальное влияние Москвы Чжоу Эньлай (второй человек в китайской истории после Мао Цзэдуна) в период существования Коминтерна (до 1943 г.):

«У Сталина, долгое время руководившего государством, несколько больше недочетов и ошибок (чем у Ленина. — Авт.), но нельзя сказать, что в сталинский период все было скверно. В средний период существования Коминтерна и в свои последние годы Сталин больше поддерживал революцию, чем налагал на нее запрет. Когда мы настаивали на своем, то он соглашался кое с чем, иногда давал понять, что признает некоторые свои ошибки. Его сомнения рассеивались, и он менял свои взгляды, когда убеждался на практике в другом. Скажем, его брали сомнения насчет того, подлинные ли мы марксисты, ведем ли борьбу против империализма, но, когда мы поднялись на сопротивление американской агрессии и оказание помощи корейскому народу, он переменил свою точку зрения. Сталин все же прислушивался к истине. Правда, в вопросе китайской революции у него были промахи, но ответственность за ошибки в нашей революции должны нести в основном сами китайские товарищи, совершенные нами ошибки зависели главным образом от нас самих. Осознав и выправив наши былые ошибки, мы одержали победу в революции.

…В период 1935–1943 гг. некоторое вмешательство Коминтерна во внутренние дела, даже в организационные дела нашей партии, все же имело место. Но меньше, чем в начальный период, и намного меньше, чем в средний период. После того как разразилась война, вмешательство почти прекратилось. К этому времени наша партия уже выросла в зрелую партию, и контактов с Коминтерном было немного. В 1943 году Коминтерн был распущен».

В крайней степени ошибочной является, следовательно, прозападная концепция, что в китайской гражданской войне бились две якобы однотипные политические силы: Гоминьдан и КПК, ― подконтрольные в первом случае Западу, а во втором — СССР. КПК разгромно победила Гоминьдан в том числе потому, что китайский народ оказался верен священному для себя принципу «дела Китая решают китайцы».

После выдворения японцев из Китая и по мере приближения победы над Гоминьданом КПК начала формировать очертания нового государства. И это ключевой момент, потому что именно государство впоследствии сформировало экономику Китая. Летом 1949 г. представители КПК, различных лояльных ей «демократических партий» и массовых организаций сформировали в Пекине подготовительный комитет политического консультативного совета. С 21 по 30 сентября состоялась I пленарная сессия Народного политического консультативного совета Китая, где была одобрена Общая программа Народного политического консультативного совета Китая, выполнявшая роль временной конституции ещё до провозглашения КНР. Она определила характер власти как «народно-демократического государства, осуществляющего демократическую диктатуру народа под руководством рабочего класса и основой которого является союз рабочих и крестьян».

В действующей Конституции КНР зафиксировано дословно ровно то же самое и, чтобы ни у кого не возникало сомнений о характере власти, добавлено: «Социалистический строй является основным строем Китайской Народной Республики. Руководство со стороны Коммунистической партии Китая является самой сущностной особенностью социализма с китайской спецификой. Запрещается любым организациям или частным лицам подрывать социалистический строй».

Что такое «демократическая диктатура народа под руководством рабочего класса», которую ввела КПК? Это диктаторская власть партии через Всекитайское собрание народных представителей. Уничтожить диктатуру КПК в Китае можно только уничтожив, разложив или захватив саму партию. В этом состоит принципиальное отличие политической модели, которую проповедуют коммунисты, от принятой в западном мире демократии и многопартийности. Её плюсы состоят в том, что власть в значительной степени базируется на идеологии и в значительной мере независима от денег и частных интересов. Конечно, нечистая на руку партноменклатура всегда тянет на себя одеяло, стремится к привилегиям и роскоши, однако это не идёт ни в какое сравнение с западной моделью, в которой олигархи и их корпорации банально скупают политиков и партии. Крутят и вертят государством, как им вздумается.

Минусы модели коммунистов состоят в уязвимости той самой «руководящей роли» партии. Если руководство партии захватывают люди бездарные, то повседневная политика государства тормозит развитие общества. Если же руководство партии захватывают предатели, то они вообще способны разрушить государство.

Плюсы и минусы видны и по самой Конституции КНР, в которой государству отводится просто феноменальная роль. Государство: 1) распоряжается ведущим сектором народного хозяйства; 2) владеет и распоряжается всей землёй; 3) повышает производительность труда и эффективность экономики; 4) развивает дело просвещения, поднимает научно-культурный уровень всего народа; 5) развивает естественные и общественные науки; 6) развивает здравоохранение, современную и традиционную отечественную медицину и фармакологию; 7) развивает литературу и искусство, печать, радио и телевидение, издательское дело; 😎 усиливает строительство социалистической духовной культуры; 9) осуществляет планирование рождаемости; 10) подавляет предательскую и иную преступную деятельность, подрывающую безопасность; и т. д. То есть развитие буквально всего, от экономики до литературы, находится под контролем государства и в ведении власти.

Ясно, что если государство будет проводить неправильную политику в этих областях, то страна быстро придёт в упадок, а народ, не имея возможности переизбрать КПК, начнёт спрашивать с партии, которая объявила себя проводником его интересов. И спрашивать начнут прежде всего рабочие, ведь именно рабочий класс назначен руководителем общественного строительства. Так ведь и случилось у нас в СССР, когда доведённые политикой горбачёвского ЦК КПСС до нищеты шахтёры и другие рабочие стали передовым отрядом «демократической революции» в начале 1990-х гг.

Политическая модель коммунистов больше похожа на просвещённый абсолютизм, чем на демократию. Тот тоже возникает на основе мощной госсобственности (королевского домена) и некоторой идейности правителей. Только у коммунистов вместо монарха ― партия, а вместо достаточно абстрактных «принципов разума» ― попытка преобразования общества на основе выводов их марксистской теории.

Принципиальное же отличие западной политической модели от той, которую проводят коммунисты, с научной точки зрения состоит в разности соотношения стихийности и упорядоченности социальных процессов.

Западная демократия возникла естественно-исторически и утвердилась как политическая надстройка над рыночной экономикой с её всепроникающей стихией конкурентной борьбы, броуновским движением капиталов и рабочей силы. Спорадическому характеру рыночных отношений отвечает спорадический характер общественно-политической жизни с бурлением партий, политиков, мнений, борьбы всех против всех, посредством которой стихийно формируется «компромиссная» политика государства. Отсюда знаменитые принципы сдержек и противовесов и разделения властей, которые призваны повышать устойчивость функционирования государства.

Коммунистическая же диктатура абсолютно рукотворна, она сама формирует свою экономическую базу в виде государственной собственности. Эта диктатура подавляет стихийность, пытается руководить экономическими процессами. Отсюда возникает потребность руководства и всеми иными сферами жизни общества, иначе они под давлением внешних сил и старых привычек скатываются к антигосударственной позиции.

Притом следует отметить, что в современном мире, даже в самих западных демократиях, неуклонно нарастает регуляторная роль государства и общественная потребность в обуздании стихии общественных процессов. Общественность не всегда умно и грамотно, но требует от государства выработки принципиальной позиции и защиты общественных интересов по ряду социальных проблем, источником которых является свобода частных интересов: обузданию неравенства, фактического неравноправия, дискриминации, здравоохранению народа, экологии, бессмысленным войнам и т. п. И китайцам в этом плане куда проще, потому что их государство уже взяло на себя ответственность за решение всех этих проблем. Вопрос в том, как их решать.

Итак, вернёмся к образованию КНР. Считается, что КПК после взятия власти начала слепо копировать опыт СССР. Это не совсем так. Во-первых, слепо копировать опыт было банально невозможно, так как условия Китая разительно отличались в худшую сторону от условий России и даже условий южных республик СССР. Во-вторых, такая политика сильно бы ударила по престижу КПК и Мао Цзэдуну, лишив в конечном счёте партию поддержки народа. Наоборот, существуют документы, показывающие, что ВКП(б) выступала резко против слепого копирования, а руководство КПК, например, одёргивало особо ретивых партийцев на местах, которые украшали китайские города портретами руководителей СССР без всякой меры и надобности копировали всё русское.

Экономическая программа КПК была сформулирована ещё до взятия власти в 1947 г. и предполагала решение трёх первоочередных задач: 1) конфискация земли феодалов и перераспределение её среди крестьянства, 2) конфискация капитала компрадорской буржуазии и 3) защита национальной буржуазии в промышленности и торговле. Как видно, она отличается от большевистской.

Разница установок большевиков и китайских коммунистов символически проявляется и в разнице флагов двух стран. На флаге КНР, в отличие от советского, нашлось место для интеллигенции и предпринимателей. Четыре малые звезды символизируют пролетариат, крестьянство, интеллигенцию и мелкую буржуазию.

Политика, которую проводил Мао Цзэдун в период, пока СССР руководил Сталин, называется так: «Придерживаться национальных особенностей, изучать и заимствовать опыт СССР». Понятно, что под таким тезисом, особенно для иностранного уха, можно предположить и слепое копирование. Но для китайца огромное значение имеет то, что стоит на первом месте, а там сказано о национальных особенностях.

Страна, которую завоевала КПК, была в крайне плачевном состоянии. Правление Чан Кайши на большинстве китайской территории по своим экономическим последствиям мало отличалось от разрухи, которую учинил японский марионеточный режим Ван Цзинвэя. В одном случае китайский народ унижал и грабил японский капиталист и японский барон, а в другом — американские и английские финансисты и промышленники. Царская Россия в 1917 г. по сравнению с Китаем 1949 г. была практически зажиточной и спокойной страной.

Осмыслив фронт работ, китайские коммунисты практически сразу же после взятия власти заявили, что перейти к строительству социализма в Китае без специального «достаточно длительного» переходного периода невозможно. Необходимо, как говорилось в документах КПК, «дождаться развития промышленности и укрепления государственной экономики» и только потом «осуществить национализацию частного сектора и коллективизацию сельского хозяйства». Примерный срок был определён в восемнадцать лет: три года восстановления после войны и три пятилетки экономического развития.

Здесь следует дать ещё одну пространную оговорку о том, что такое социализм в понимании КПК, так как, во-первых, в этот термин каждая политическая школа вкладывает своё содержание, во-вторых, невозможно понять смысл экономических мероприятий КПК безотносительно её идеологических установок.

В марксизме-ленинизме, которым руководствовалась и продолжает руководствоваться КПК, социализм — это система общественной организации, которая уже преодолела экономические законы капитализма, основанные на частной собственности, но ещё не достигла коммунистической организации общества, полностью исключающей частную собственность. Социализм — это, как пишут коммунисты, «неполный коммунизм», «общество борьбы старого с новым», главным инструментом которой является партия и государство.

Поэтому при социализме государством широко применяется насилие и принуждение. Производство и распределение по большей части находятся в ведении государства, которым руководят коммунисты. Имеют хождение деньги, но они не обязательно являются мерой стоимости, как в рыночной экономике (они не должны образовывать капиталы, а служат чем-то вроде распределительных карточек).

Конечной целью КПК является осуществление коммунизма. При коммунизме партия и государство отсутствуют, управление производством и другими общественными процессами отделяется от принуждения, обретает черты самоуправления. Коммунизм, с точки зрения коммунистов, невозможен без достижения полного изобилия всех необходимых жизненных средств для каждого члена общества.

Критика коммунизма обычно исходит из того, что индивидуалистическая природа человека, его полуживотные инстинкты доминирования и накопления, превращают коммунизм в лучшем случае в утопию. Отсюда такое гипертрофированное внимание противников коммунизма к репрессивной политике социалистических государств. На руку критикам играет развал СССР и стран социализма. Правда, не последствия этого развала.

Следует отметить, что в целом человеческое общество движется как раз по логике утверждения принципов, более близких коллективизму, чем индивидуализму, когда кооперация и синергия усилий становятся доминирующими над борьбой частных интересов и проявлениями «закона джунглей». Регуляторная роль современных государств направлена главным образом на то, чтобы компенсировать дисбалансы, перекосы и кризисы, которые вызывают рынок, биржа, частные корпорации, не знающие ничего, кроме неуёмной, зачастую бессмысленной жажды наживы и спекуляции. Решение больших задач человечества: сбережение природных условий, освоение космоса, недопущение новой мировой войны, ликвидация бедности во всемирном масштабе, развитие технологий на новых физических принципах — вступает в резкое противоречие с экономическими законами конкуренции и частной собственности. Они вообще в современном мире находятся под огромным давлением государств и даже общественности. Чего только стоят антимонопольные ведомства, без которых не обходится ни одно крупное государство с рыночной экономикой.

И в заключение этого длинного отступления необходимо также отметить, что коммунисты под частной собственностью понимают не сами объекты собственности (как в юридической науке), а отношения между людьми, предметом которых являются эти объекты. По их логике, если средства жизни и развития людей будут произведены в изобилии, то исчезнет основание для отношений частной собственности и взаимной борьбы людей (в т. ч. конкуренции). В СССР даже придумали отдельную экономическую категорию для объектов потребления — «личная собственность».

Некоторые наивно полагают, что современная КПК давно отказалась от марксистско-ленинских формулировок и превратилась в нечто вроде европейской социал-демократической партии. Это глубокое заблуждение, отчасти порождённое опять же китайской хитростью втереться в доверие к Западу.

Предметом публикаций не является выяснение научной состоятельности коммунистической теории и практики, однако без освещения идеологической позиции КПК нормальное понимание истории экономического развития Китая будет затруднено. Только рассмотрение экономической политики КПК через призму её программных задач вскрывает логику тех или иных решений и мероприятий.

Есть, конечно, исследователи, которые заведомо отвергают какие бы то ни было теоретические догматы КПК, опираясь на здравомыслие («это была борьба за власть между руководителями партии» и т. п.) и прагматизм («это было выгодно партноменклатуре» и т. п.), считая, что теория всегда лишь ширма для подковёрных интриг. Однако же предметное изучение документов КПК, печатных и устных выступлений её вождей и, самое главное, политической и экономической практики партии показывает, что решающую роль всегда играла борьба идей, а не борьба интересов или страстей. Хотя последние всегда и присутствуют в политике, как в нашей советской, так и в китайской.

Итак, первоначальным направлением экономической политики объявленного в Китае переходного периода стало уничтожение феодальных пережитков. КПК провела земельную реформу и несколько масштабных «новодемократических реформ», призванных разрушить сословные пережитки, в том числе в экономике. Был ликвидирован класс помещиков, батраки получили земельные наделы, и центральной фигурой стал «крестьянин-середняк». Женщины получили равные с мужчинами права.

Вторым, но генеральным по важности направлением экономической политики переходного периода было создание государственной промышленной базы страны. Крупная промышленность, принадлежавшая японцам, американцам, англичанам и кланам Чан Кайши, была национализирована. Однако для огромного Китая это было каплей в море, он оставался глубоко аграрной страной.

Встал на повестку дня вопрос: как можно создать мощную индустрию в стране, население которой толком не умеет читать и писать? Только за счёт внутренней мобилизации (массовое образование + ручное управление кадрами) и перенимания зарубежных технологий. Китаю очень повезло, что под боком у него был СССР, который оказал братскую помощь. Нам же приходилось втридорога скупать западных инженеров и западные технологии, чтобы поднимать нашу производственную культуру в рекордно короткие сроки, так как надвигалась мировая война.

Официально целями первой пятилетки было: во-первых, сконцентрировать основные силы на развитии тяжелой промышленности, создании первоначальной базы для индустриализации и модернизации обороны страны; во-вторых, развивать коммуникации, транспорт, легкую промышленность, сельское хозяйство и торговлю; в-третьих, воспитывать квалифицированные кадры; в-четвёртых, способствовать кооперации в сельском хозяйстве и кустарной промышленности; в-пятых, преобразовать частную промышленность и торговлю; в-шестых, обеспечить уверенный рост государственного сектора и в то же время поощрять единоличные сельские хозяйства, кустарную и частную промышленность и торговлю; в-шестых, обеспечивать на основе развития производства постепенное повышение уровня материальной и культурной жизни народа.

Если говорить о том, что китайские коммунисты поставили уровень жизни на шестое место после развития экономики, точно так же как это делали при Сталине, то можно, конечно, сказать, что они копировали опыт СССР. Однако только балаболы вроде Порошенко и Зеленского обещают поднять уровень жизни не на основе развития промышленности, а беря кредит за кредитом у МВФ.

В мае 1953 г. между Китаем и СССР было подписано «Соглашение об оказании помощи правительством Союза ССР Центральному народному правительству КНР в развитии национальной экономики», которое позволило возвести 91 промышленный гигант. С учетом уже построенных к 1950 г. 50 крупных заводов общее их число стало насчитывать 141. В октябре 1954 г. правительство СССР увеличило свою помощь еще на 15 промышленных объектов. В общей сложности в Китае в первые пять лет с помощью СССР было построено 156 ключевых предприятий, которые стали ядром китайской, прежде всего тяжёлой, промышленности. Эти предприятия успешно существуют до сих пор.

Но самая стратегически важная помощь СССР была оказана Китаю тем, что десятки тысяч китайцев были обучены в СССР в высококвалифицированных специалистов. Без этого было бы действительно невозможно обеспечить развитие китайской индустрии. Техника — это всегда хорошо, но одной техники недостаточно для проведения индустриализации. Чтобы овладеть техникой и развивать технологии, нужны образованные кадры. Этого, кстати, упорно не хотят понимать наши либералы, которые держатся гайдаровского принципа «да кому нужны ваши станки, понадобится — купим».

К середине 1950-х гг. доля частного сектора в китайской промышленности за счёт роста государственного снизилась до 40 процентов против 60 в 1949 г., а доля частной торговли упала с 76 процентов до 36.

Как и что делали китайцы с частниками — самый волнующий вопрос для многих.

В сельском хозяйстве, где основным производителем среди 500-миллионного крестьянства стал середняк, был провозглашён принцип взаимопомощи и кооперации. Коллективизация в Китае не носила форсированного характера, как в СССР, государством были предложены две формы кооперации: «полусоциалистическая по типу» низшая форма и производственные кооперативы высшего типа. Насколько коллективизация была добровольной, судить сложно, официально в КНР считается, что соблюдался принцип добровольности и взаимовыгоды, что основным инструментом было убеждение, использование наглядных примеров и помощи государства. Западные же исследователи традиционно настаивают на том, что «крестьян сгоняли в колхозы» силой.

Попытаться рассудить этот щепетильный вопрос можно по аналогии. Сталин, как известно, написал статью «Головокружение от успехов», в которой обвинил отдельных партийцев в нарушении принципа добровольности коллективизации. Мао Цзэдун же, напротив, обвинял партийцев в излишней осторожности. Так, в докладе «Вопросы кооперирования в сельском хозяйстве» он писал:

«Некоторые наши товарищи напоминают собой женщину с забинтованными ножками, которая, покачиваясь из стороны в сторону, медленно идёт по улице и постоянно жалуется на других: „Ну куда так спешить!“… Надо смело руководить движением, „не боясь дракона спереди, а тигра сзади“».

Мао Цзэдун считал, что желание крестьян кооперироваться опережает руководство коллективизацией. Притом, в отличие от ВКП(б), у КПК до коллективизации в масштабах страны уже был опыт в провинциях Цзянси и Шэньси во время гражданской войны. Разумеется, прозападные китаисты говорят, что Мао Цзэдун задирал темпы коллективизации вопреки желанию крестьян, был сумасшедшим фанатиком, однако в это слабо верится, учитывая хотя бы то, что одно неверное движение в отношении с крестьянством и целые регионы погрузились бы в хаос погромов и восстаний. Тем более когда крестьянин получил свободу от помещика и надел земли от государства.

Думается, что коллективизация в начале-середине 1950-х гг. в Китае в общем и целом отвечала интересам и чаяниям крестьянских масс. В отличие от СССР, 30–35 процентов коллективизированных в провинциях хозяйств считались большим успехом. Имелась и другая специфика китайских колхозов. Так, колхозы были, как правило, мелкими ― 15–30 хозяйств (максимум 100). Вступая в кооперацию низшего типа, крестьянин передавал 95 процентов полученной в вечное пользование земли в качестве пая, а 5 процентов земли составлял его личный участок. При распределении доходов кооператива, кроме пропорционального вознаграждения за труд, он получал вознаграждение за пай земли. Рабочий скот и орудия труда оставались в частной собственности крестьянина и подлежали выкупу в рассрочку в течение трех-пяти лет. Благодаря коллективному труду кооперативы увеличивали производительность труда на 10–20 процентов. Вместе с тем было развёрнуто строительство столовых, яслей, детских садов, школ, пошивочных ателье, парикмахерских, общественных бань.

Точно так же кооперированию было подвергнуто кустарное ремесленное производство.

В частной промышленности и торговле осуществлялся переход от «начальных форм государственного капитализма», таких как комиссионное производство и торговля, плановый заказ продукции, централизованные закупки и сбыт, продажа через посредников, к «высшей форме» — совместному управлению предприятиями с участием государственного и частного капитала. Китайские коммунисты настаивают, что в 1950-х гг. они сумели реализовать концепцию «мирного выкупа капиталистов». То есть никакой широкомасштабной экспроприации частного капитала в Китае не проводилось.

В западных и прозападных источниках первые мероприятия китайской власти вообще не любят рассматривать, они представлены крайне скудно, тогда как по темпам экономического и социального развития этот период, по-видимому, значительно превышает то самое «китайское чудо» 1990-х и 2000-х гг. и сродни послевоенной сталинской пятилетке.

Первоначальные мероприятия китайской власти позволили КПК быстро восстановить хозяйство после войны, построить свою промышленность, наладить сельскохозяйственное производство. И, опьянённые экономическими успехами, китайские коммунисты перешли к наиболее спорной с исторической точки зрения политике «Большого скачка».

http://alternatio.org/media/k2/items/src/415488b887820d461d0203396b116704.jpg

Экономика Китая. Предсоциалистический переходный период

ALTERNATIO.ORG

---

Для последовательно научного рассмотрения экономического развития Китая необходимо проследить пути формирования китайской...

Ключевым фактором экономического и политического развития Китая в период с конца 1950-х до 1978 гг. стал антисталинский поворот КПСС и международная изоляция Китая. Переоценить влияние XX–XXII съездов КПСС на Китай невозможно, потому что они надломили логику действий китайских коммунистов.

В первые годы после образования КНР компартия проводила политику переходного периода, основанную на особенностях Китая. Однако в дальнейшем, после восстановления страны из разрухи и ликвидации её хронической отсталости, планировалось строить социализм по сталинским рецептам и при поддержке СССР. Мао Цзэдун, как интернационалист, прямо говорил, что китайская революция — это часть мировой революции, во главе которой стоит СССР. То есть по логике Мао Цзэдуна Китай, достигнув социализма, должен был войти в состав Союза ССР, как и все другие социалистические страны.

Такова была и политика Сталина, который продвигал в ГДР, Польше, Болгарии, Румынии, Чехословакии, Болгарии, Венгрии, Албании режим «народной демократии», т. е. переходный период на основе национальной специфики, а в перспективе, когда страны дозреют до социализма, они должны были присоединиться к Союзу ССР.

Поэтому, когда американцы говорили об «экспансии коммунизма», их оценка ситуации была вполне верной. Правда, американские империалисты считали, что коммунизм был прикрытием для распространения «сталинского режима», значит, расширение его влияния навязано искусственно — военно-политическими средствами или «мягкой силой». Тогда как сами коммунисты считали, что это естественный процесс развития вообще всех стран, что рано или поздно и США вошли бы в состав СССР. Большевики в целом создавали СССР как единую мировую страну, Сталин так и писал: «Союзное государство послужит новым решительным шагом по пути к объединению трудящихся всего мира в Мировую Советскую Социалистическую Республику».

Стало быть, когда КПСС постановила, что сталинская политика по сути была кровавой и ошибочной, что нужно всё пересмотреть и следовать «ленинским курсом», то это вызвало оцепенение не только внутри СССР, но и за его пределами. Особенно было непонятно, что это за «ленинский курс», потому что 30 лет до этого все были уверены, что «сталинский курс» — это и есть «ленинский курс» сегодня, а «Сталин — это Ленин сегодня».

Стройность идеологии коммунизма после XX съезда рушилась буквально на глазах. Логика восприятия действительности коммунистами была опрокинута прежде всего потому, что Хрущёв и его команда не смогли представить весомых теоретических аргументов. Они просто заявили, что Сталин, грубо говоря, кровавый палач и наломавший дров немарксист. Однако в воздухе повисал вопрос, во-первых, о всех тех достижениях и победах страны, которая бурно развивалась в годы сталинизма; во-вторых, о путях дальнейшего строительства социализма и коммунизма. Если не по Сталину, то как?

Хрущёв теоретически пытался отделить партию от Сталина, дескать, достижения страны — это заслуга партии, а не Сталина. Но поскольку партией руководил именно Сталин, а его роль и авторитет были непререкаемы и несомненны, то хрущёвская аргументация выглядела крайне неубедительно. Вообще, своеобразный вождизм является спутником любой дееспособной коммунистической организации, хоть на словах сами коммунисты это и не всегда признают, но между собой-то понимают прекрасно. История не знает ни одной значительной компартии, которую бы не возглавлял вождь.

По второму вопросу дело обстояло ещё хуже: после отвержения сталинского плана, изложенного в работе «Экономические проблемы социализма в СССР» (изданной десятками миллионов экземпляров на всех основных языках мира), вместо более-менее вменяемой программы развития страны КПСС выдвинула популистскую концепцию — превысить американский уровень потребления продуктов питания на душу населения.

Внутри СССР и во многих социалистических странах Европы идеологический переворот руководства КПСС со скрипом прошёл, но коммунистические партии с наиболее сильными лидерами: Ким Ир Сеном, Мао Цзэдуном и Энвером Ходжи, считавшими себя верными учениками Сталина, — с ним не согласились. Причём первым и самым непримиримым антихрущёвцем стал албанский лидер, который задолго до китайцев объявил Хрущёва предателем и «патриархом ревизионизма». Самым мягко настроенным и прагматичным оказался северокорейский вождь. А Мао Цзэдун несколько лет совещался с КПСС, пытался разобраться, воздействовать на Хрущёва, КПК определённое время испытывала сильные внутренние трения по поводу отношения к Москве. Однако в итоге разразилась самая яркая публичная дискуссия между двумя крупнейшими партиями XX в., приведшая в итоге к трагическому расколу СССР и КНР. На «вечной дружбе» был поставлен жирный крест, а интернационализм бывших товарищей быстро сменился националистической вознёй вокруг границы и ссорами по поводу территориальных претензий (несмотря на защиту Сталина, КПК считала, что он расчертил границы в Восточной Европе несправедливо).

Понять политику «Большого скачка» Мао Цзэдуна вне так называемой «Великой полемики» КПК и КПСС и последующего раскола не представляется возможным. Усердие и напористость, с которыми Мао Цзэдун переводил Китай на пусть социализма, во многом связаны с характером и результатами этой полемики.

В современном рыночном Китае, особенно на низовом уровне, преобладают негативные оценки «Большого скачка» и «Культурной революции». Официально же действует негласный запрет на публикации исследований этого периода вне сухой партийной трактовки, данной ещё Дэн Сяопином в 1981 г. Даже современный китайский кинематограф снимает исторические фильмы и сериалы по всем периодам истории, кроме «Большого скачка» и «Культурной революции».

По мнению большинства наблюдателей, теоретическую победу в «Великой полемике» одержала КПК, поставив себя в позицию продолжателя дела Ленина — Сталина, в отличие от КПСС. В этой связи китайцам остро потребовалась выработка «истинно верного» пути перехода к социализму и коммунизму, причём желательно куда более быстрыми темпами, чем это было при Сталине в СССР.

«История шла в направлении, указанном Сталиным, — писал Мао, — Октябрьская революция открыла широкие возможности и действительные пути для дела освобождения народов всего мира. Октябрьская революция построила новый фронт революций… фронт революции был создан и развивался под блестящим руководством Ленина и, после его смерти, Сталина».

Мао Цзэдун, опьянённый экономическими успехами первых лет, сам постепенно превратился из прилежного ученика Сталина, ведущего Китай по пути национальных особенностей, в «великого кормчего», прокладывающего путь к светлому будущему уже на глазах всего человечества. Китай впервые в новой истории почувствовал себя самой передовой державой мира, на которую неизбежно будут равняться все народы.

Сейчас как-то позабылось, с каким воодушевлением западная интеллигенция и молодёжь смотрела на Мао Цзэдуна и Китай, на политику «Большого скачка» и «Культурной революции». Это были те же влюблённые глаза, которые до этого завидовали сталинскому СССР, пятилетки которого высмеивали «респектабельные газеты», толстомордые политики и чванливые аристократы. И если уж и говорить про культ личности Мао, то этот культ был куда более развит на Западе, чем в самом Китае, где Мао Цзэдун воспринимался скорее как главный теоретик, мудрец, революционное знамя и символ новой китайской государственности. Его авторитет и популярность значительно отличались, например, от сталинского.

Мао Цзэдун был совсем не похож по стилю и политическому характеру на Сталина. Например, он в гораздо меньшей степени занимался непосредственным управлением партией и государством. За годы правления Мао Цзэдун изъездил на поезде весь Китай вдоль и поперёк. Суммарная протяжённость его маршрутов составила 3,4 млн км, а суммарное нахождение в маленьком вагоне по времени — почти семь лет. То есть около 40 процентов времени нахождения у власти Мао Цзэдун жил и работал в вагоне поезда, разъезжая по стране. Его лично видели миллионы китайцев, он сам чувствовал себя почти что китайским народом. Мао Цзэдун был неплохим поэтом, который писал стихи всю жизнь, придерживаясь канонов традиционной китайской поэтики.

Да и внутренняя партийная жизнь и организационный строй КПК были совсем не похожи на сталинскую ВКП(б) с её централизацией, иерархией и идейной строгостью. КПК была и остаётся очень демократической для компартии организацией, а в период Мао Цзэдуна ещё и открыто шла ожесточённая борьба различных группировок. Часть из них состояла из шкурников и карьеристов, часть — из центристских прагматиков, а часть — из идейных революционеров, к которым, по-видимому, принадлежал сам Мао. Теория, программа и политика Мао Цзэдуна всегда исходили из его понимания марксистских догматов о построении коммунизма. Очевидным недостатком «позднего Мао» стало то, что было преимуществом «раннего Мао». Он несколько утратил способность точного учёта обстоятельств и местной специфики.

Негативной стороной разрыва с СССР стало то, что Китай оказался в полной изоляции — и от западных стран, которые провозгласили политику «сдерживания и изоляции Китая», и от «социалистического лагеря».

К слову, США был создан специальный международный аппарат по экономической блокаде Китая («чинком» в КОКОМ), в состав которого вошли представители всех членов НАТО, Японии, Австралии, Новой Зеландии и стран Латинской Америки. Список товаров, запрещаемых к экспорту в КНР, превышал список товаров, запрещённых для вывоза в страны ОВД. Плюсом в США был принят «Закон Бэттла» о лишении экономической, финансовой и всякой другой помощи любой третьей страны, которая не применяет эмбарго против государств, угрожающих безопасности Соединенных Штатов.

Перед тем как перейти к содержанию политики «Большого скачка» и оценке её результатов, необходимо сделать два кратких замечания.

Во-первых, все сложности, перипетии и трагедии «Большого скачка», которые мы фиксируем сегодня, которые нас удивляют и волнуют, для китайцев 1950–1970-хх гг. выглядели на фоне прошлого лишь небольшими неурядицами. Как бы тяжело ни было китайцам при Мао, их жизнь была всё равно намного лучше и легче, чем в «старом Китае». Лишения, убогость и голод были вечными спутниками китайцев и в XIX в., и в первой половине XX в. Это ключевой момент, который не понимают иностранные исследователи Китая, поэтому и поражаются тому, что даже в современном Китае Мао Цзэдун — это историческая фигура № 1, а его посмертное почитание в народе носит почти фанатичный характер.

Во-вторых, в нашем обществе информация о «Большом скачке» и «Культурной революции» почерпнута если не из песен Высоцкого и оттепельных анекдотов, то из откровенно ангажированных советских книжек и фильмов. Мао якобы заставлял строить доменные печи в детских садах, воевать с воробьями, затравил интеллигенцию хунвейбинами, был готов уничтожить 2/3 населения планеты, призывал не читать книги и уморил голодом 10–20–30–40… 100 млн китайцев. Короче говоря, псих и клоун, который держал в заложниках миллиард идиотов. Всё это продукт хрущёвско-брежневского агитпропа, основанный частью, конечно, на реальных, но выдранных из контекста фактах, но, по сути, просто поливающий грязью КПК и историю Китая. Ведь в самом Китае далеко не такое однозначное отношение к этому периоду истории.

Проблема в том, что советская историография Китая после XX съезда была основана на политике КПСС по десталинизации, поэтому главным пороком Китая был объявлен «культ личности». Советские пропагандисты не брезговали даже фальсифицировать события и высказывания Мао. Их продукция мало чем отличалась от писаний перестроечного «Огонька» о сталинизме.

Широко применяемое в советской и постсоветской литературе выражение «культ личности» не имеет под собой научного понятия, используется просто как словосочетание с негативной окраской. Все факты получают отрицательную трактовку, потому что принадлежат «периоду культа личности». Это либерально-пропагандистский приём (такой же, как концепция «тоталитаризма/авторитаризма»), который только отдаляет от понимания сущности явлений и запутывает вопрос. Советская наука к концепции «культа личности» ещё добавляла «классовый анализ» состава КПК, доказывая, что это была крестьянская, а не пролетарская партия. Дескать, потому и победил «культ личности».

Ради объективности следует заметить, что и китайская пропаганда страдала надуманным антисоветизмом. Мнение Мао Цзэдуна о том, что в СССР сложился некий «социал-империализм», или отношение Китая к войне в Афганистане не красят КПК.

Итак, политика переходного периода в Китае позволила: поднять производство зерновых с 108 млн тонн в 1949 г. до 185 млн тонн в 1957 году, превысив максимальный дореволюционный показатель в 138,7 млн тонн (для сравнения, СССР в те же годы производил 125 млн тонн зерновых при в три раза меньшем населении); ликвидировать свойственный Китаю массовый голод; создать крупную индустрию при промышленном росте по 20 процентов в год; укрепить армию; наладить в основном образование и медицину (за 1953–1955 гг. китайские вузы выпустили уже 130 тыс. инженеров и техников ― на 10 тыс. больше, чем выпустил СССР в 1960 г., и в три раза больше, чем США). Первую пятилетку (1953–1957) Китай выполнил досрочно. Как говорилось ранее, не последнюю роль в успехах Поднебесной сыграла материальная, кадровая и идеологическая поддержка со стороны СССР.

На основе этих достижений и по итогам теоретических споров с Москвой КПК решилась перейти к строительству социализма на восемь лет раньше запланированного срока. Таково было в общем и целом субъективное основание «Большого скачка».

Объективным основанием «Большого скачка» стала международная изоляция Китая. Помощь СССР резко сокращалась, западные страны держали Китай в блокаде, поэтому единственным выходом виделась концепция «опоры на собственные силы». Тем более был положительный опыт сталинского СССР.

Да и пытаться наладить отношения с Западом в Китае 1950–1960-х гг. было нереально, потому что всю гражданскую войну и послевоенные годы КПК накачивала народ благородной яростью и классовой ненавистью к империалистам. Как в песне, «мы — за свет и мир, они — за царство тьмы». Сделку с дьяволом рядовые китайцы и «революционеры первого поколения» тогда бы не поняли.

Принятие курса на социализм вовсе не носило спонтанный характер, было достаточно долгим, поэтапным и наполненным идейной и организационной борьбой. В нём явно наблюдалось яростное противостояние группы Мао Цзэдуна с другими группировками в руководстве партии по типу того, что ВКП(б) переживала в конце 1920-х — 1930-х гг.

Практически сразу же после хрущёвского доклада о культе личности политбюро КПК по указанию Мао инициировало, как бы сейчас сказали, большой аудит экономики страны. Мао Цзэдун заявил:

«Если говорить о XX съезде КПСС, что полезное мы можем из него получить? Самое важное — это мыслить независимо, соединить основные принципы марксизма-ленинизма с практикой китайской революции и строительства».

Почти полтора месяца каждый день руководство партии заслушивало отчёты с мест. В результате Мао Цзэдун выступил с судьбоносным для Китая докладом о десяти важнейших взаимоотношениях, в котором подверг мягкой критике советскую экономическую и политическую модели и линию XX съезда.

В следующем году вышла другая ключевая работа Мао о противоречиях внутри народа, в которой он продолжил линию Сталина о том, что главным инструментом развития страны является классовая борьба. По мысли Мао, люди «старого склада» не привыкли к новому строю, поэтому их активность необходимо подавить, а закоренелых контрреволюционеров — уничтожить.

Выдвинутые Мао Цзэдуном идеи стали не только альтернативой хрущёвской «оттепели», но и теоретическим обоснованием дальнейшего поворота к политике «Большого скачка», а затем к раздуванию «Культурной революции».

В 1956 г. был созван первый после провозглашения КНР съезд КПК (VIII), однако его работа оказалась разбита на две сессии, вторая состоялась аж через два года. Первая сессия съезда, по сути, отвергла теоретические наработки Мао Цзэдуна, фактически осудила «культ личности Сталина» и достаточно неожиданно провозгласила, что «в Китае уничтожена эксплуатация и в основном создан социалистический общественный строй». То есть съезд КПК приравнял Китай 1956 г. к СССР образца 1936 г., что, с точки зрения Мао, не просто не соответствовало действительности, но и играло на руку «классовым врагам», которые боялись дальнейших социалистических преобразований. Например, китайские предприниматели всё ещё получали пять процентов от прибыли своих предприятий и не желали терять эти доходы ради какого-то там «правильного социализма». Вообще, класс предпринимателей в переходный период значительно окреп, ведь КПК расчистила внутренний рынок — устранила конкуренцию западных монополий и уничтожила всесильные корпорации кланов Чан Кайши. Только в 1954 г. государство ввело твёрдые цены на важнейшие товарные группы зерна и хлопка, а до этого и цены были свободными, то есть прибыли частников демонстрировали неуправляемый рост. К слову, в маоистском Китае работали даже некоторые лояльные новой власти западные корпорации, например крупнейший английский банк HSBC.

Два года руководство КПК во главе с Мао Цзэдуном вырабатывало пути дальнейшего развития страны. Группа Мао вела ожесточённую борьбу со своими оппонентами, в том числе напрямую обращаясь к массам и инициируя «кампании критики». Противники Мао, прежде всего Лю Шаоци, старались остановить рост его влияния в партии и массах. Смысл этой борьбы можно свести к тому, идти ли Китаю за хрущёвским СССР и продолжать «переходный период» (хотя и названный социалистическим строем) или вырабатывать самостоятельный путь перехода к социализму, но на основе опыта сталинского СССР. Все статьи и речи Мао Цзэдуна этого периода буквально кричали, что, несмотря на решение съезда о достижении социализма, тормозить революцию и консервировать положение нельзя. Причём съезд постановил, что в Китае уничтожена эксплуатация, а Мао Цзэдун в своих статьях писал обратное; съезд постановил, что классовая борьба завершена, а Мао Цзэдун писал, что она только разгорается; ну и т. д. В общем, можно сказать, он вёл активную антипартийную работу.

Брожение и борьба в руководстве КПК, вызванные XX съездом КПСС, быстро привели к дестабилизации в стране. По Китаю прокатилась волна выступлений противников КПК. Бывшие помещики, некоторые предприниматели и политические партии (были запрещены только организации, сотрудничавшие с японцами), а также студенты, большинство которых были выходцами из аристократических и состоятельных семей, организовали ряд крупных акций. Дело доходило до погромов парткомов и убийств членов КПК. Лозунги выступлений были в духе антикоммунизма, например, «Долой коммунистических бандитов!». Всё это в значительной степени сыграло на руку группе Мао Цзэдуна, доказывало их правоту в отношении классовой борьбы. Ещё больше на руку Мао сыграли венгерские события, сильно ослабившие поддержку его противников, которые были лояльно настроены к КПСС.

Разумеется, идейно-политическая борьба внутри КПК шла по историческим правилам жанра, с разоблачением заговорщических групп, чистками, обвинениями в уклонах и т. д., короче, всем тем, что в западной литературе назвали политическими репрессиями. Революционеры, тем более азиатские, тем более с обширным повстанческим прошлым, ― это не западные политики в костюмах от «Бриони», которые кротко спорят на публику в парламентах, а потом ужинают семьями фуагрой и шампанским. Руководители КПК бились насмерть.

В итоге этой борьбы Мао Цзэдун одержал верх, в Пекине был вывешен гигантский портрет Сталина, а на второй сессии VIII съезда КПК в 1958 г. его противники признавались в ошибках и горько каялись. Китай решился на «Большой скачок» в социализм. Главным фактором победы линии Мао Цзэдуна была поддержка масс, к которым он напрямую апеллировал.

В чём была суть «Большого скачка»?

Противники Мао Цзэдуна, грубо говоря, настаивали на том, что всё уже хорошо, необходимо просто дальше развивать индустрию, наращивать производство в рамках сложившейся рыночной системы: государственный сектор + государственно-частный сектор + кооперации ремесленников и крестьян + крестьяне-«единоличники». А когда уровень развития производства достигнет определённых высот, можно будет подумать над тем, чтобы переходить к преобразованию этих форм в единую государственную экономику с постепенным отказом от рыночных отношений.

Мао Цзэдун же утверждал, что сложившаяся система крайне неустойчива и должна двигаться вперёд за счёт внедрения новых форм экономических отношений взамен старых. Более того, он настаивал, что народные массы уже давно готовы к переходу в коммунизм, а партия всё боится и топчется на месте. Вопрос, по его мнению, стоял лишь в выработке приемлемых форм экономических отношений.

Мао Цзэдун, очевидно, перечитал всё, что писали о коммунизме Маркс, Энгельс («ассоциация свободных тружеников»), Ленин и Сталин («от госкапитализма к социалистическим предприятиям, от колхозов к совхозам»), изучил опыт СССР и синтезировал всё это на основе своего понимания запросов и потребностей рядовых китайцев.

В 1950–1960-х гг. китайский народ был буквально поголовно заражён революционным энтузиазмом, патриотизмом, кипел желанием «построить новый мир», не считаясь ни с чем. А фактор досрочного выполнения пятилетки только подстёгивал активность и задорность масс.

Сегодня эту атмосферу с учётом изменившегося образа жизни и образа мысли представить сложно, особенно молодым людям, воспитанным на принципах индивидуализма и бесконечного поиска мещанского комфорта и уюта. Европеизированный ожиревший обыватель с его депрессиями и «психологическими кризисами» в том Китае выглядел бы, как инопланетянин. Его бы быстро определили как сбрендившего барчука и подвергли крайнему остракизму.

Для примера поразительный факт той эпохи: обычные китайские крестьяне уезда Линьсян за пять лет вручную пробили в скалах горы Тайхань канал 4 х 5 м протяжённостью почти 1,5 км. Скорость работы примитивными молотами и зубилами на отдельных участках доходила до одного метра в три дня. Они это сделали не за прибыли, зарплаты и «бонусы», а просто чтобы была дорога к их горной деревушке, чтобы родина гордилась их подвигом. И это было в 1970-х годах, когда энтузиазм уже значительно выветрился.

Официальная версия появления новой экономической формы — народной коммуны — выглядит следующим образом. В августе 1958 г. председатель Мао посетил провинцию Хэнань, в которой 56 сельхозкооперативов из 38 деревень (53 тыс. человек, в дальнейшем в среднем китайская коммуна насчитывала около 20 тыс. человек) сами объединились в суперпредприятие и назвали его «Цилиинская народная коммуна». Слово «коммуна» было взято по примеру «Парижской коммуны», а слово «народная», потому что Китай объявил себя народной республикой.

Это была крупная корпорация, состоявшая из десятков предприятий. Собственность в ней находилась в руках 300–400 «производственных бригад», которые отличались по специализации. Коммуна занималась не только животноводством и сельхозпроизводством, владея соответствующим оборудованием и парком тракторов, но также имела мукомольню, кирпичный завод, ремонтные мастерские, машиностроительно-ремонтный завод, завод фосфорных удобрений, предприятия торговли, обслуживания и т. п. Коммуна сама строила жильё, садики, школы и даже вузы. И самое интересное, коммуна имела собственное вооружённое ополчение. Управление коммуной осуществлялось непосредственно местной властью, которая превратилась из волостного правительства в администрацию коммуны. То есть народная коммуна в Китае была не просто кооперацией, а принципиально новой административно-территориальной единицей, созданной на базе обособленного хозяйства. Своего рода государство в государстве.

Хозрасчётной единицей в коммуне была «производственная бригада» (по сути, это бывшие кооперативы, вошедшие в коммуну), которой и принадлежали земля и различные предприятия с орудиями производства. Доходы коммунаров распределялись в соответствии с индивидуальным трудовым вкладом внутри «производственной бригады», а также создавались фонды социальной поддержки и т. д. Часть доходов изымала администрация коммуны на ведение капитального строительства. «Производственные бригады» после поставки государству продукции по твёрдым ценам имели возможность свободно продавать излишки. Внутри коммуны между предприятиями действовали льготные цены.

Правда, в 1962 г. и до 1976 г., после сворачивания «Большого скачка», учётную единицу разукрупнили до «производственной команды», чтобы повысить материальную заинтересованность работников, так как крестьянские массы выражали недовольство уравнительным распределением.

Экономические показатели «Цилиинской народной коммуны» впечатляли: наблюдался постоянный рост производительности и рост уровня жизни коммунаров. Мао Цзэдун решил распространить опыт коммуны на весь Китай, посчитав, что была найдена новая экономическая форма, через которую будет построен социализм и затем коммунизм.

Действительно, на бумаге форма народной коммуны чем-то напоминала то, что прогнозировали Маркс и Энгельс, говоря о полном коммунизме. За исключением, конечно, наличия денег и достаточно низкого технико-технологического уровня производства в Китае. Однако народная коммуна Мао Цзэдуна резко контрастировала с экономическими формами, которые уже были апробированы в СССР, с плановой централизацией и мощным госсектором. Но Мао Цзэдун посчитал, что его народная коммуна, используя крестьянский состав страны, сможет как бы перепрыгнуть советский опыт и быстрее ликвидировать «противоположность города и деревни», приблизив тем самым коммунизм.

«В определённых условиях плохое может привести к хорошим результатам» — знаменитый афоризм из статьи Мао.

Экономическая форма народной коммуны впоследствии претерпевала многочисленные изменения, менялись способы распределения доходов, собственности и т. д. В годы «Большого скачка» политика Мао Цзэдуна была направлена на попытку снижения роли товарно-денежных отношений и распределения по труду через модернизацию народной коммуны, затем, когда выявилась пробуксовка, наоборот, на возврат к товарности производства и денежного распределения внутри коммуны.

«Народная коммуна, — писал Мао Цзэдун в конце 1958 г., уже после расширения политики «Большого скачка» на весь Китай и создания из 270 тыс. кооперативов 25 тыс. народных коммун, — есть базовая ячейка социалистической общественной структуры в нашей стране, которая объединяет в себе промышленность, сельское хозяйство, торговлю, образование и оборону; одновременно это базовая организация социалистической государственной власти… народные коммуны ускорят темп нашего социалистического строительства и станут наилучшей формой для реализации в нашей стране следующих двух переходов: во-первых, перехода от коллективной собственности к собственности всего народа в сельской местности; и, во-вторых, перехода от социалистического к коммунистическому обществу. Также можно предвидеть, что в будущем коммунистическом обществе народная коммуна останется базовой ячейкой нашей общественной структуры».

Идея была в том, чтобы обеспечить подъём сельского хозяйства при одновременном подъёме тяжёлой промышленности. Правда, практика показала, что форма народной коммуны не прижилась в городах и промышленности. Однако в деревне уже к концу 1958 г. 99 процентов всех крестьян были объединены в народные коммуны.

Одной из ключевых внутренних причин введения народных коммун, которые страдали от кустарности производства, стал низкий управленческий уровень партийных кадров, которые, в отличие от сталинской ВКП(б), оказались неспособными обеспечить правильное руководство на местах, централизовать хозяйство. Но и перенесение тяжести управления и власти на народные коммуны сопровождалось субъективистской чехардой. Документов КПК с критикой «перегибов» не меньше, чем с восхвалением народных коммун.

Уже в 1959 г. руководством КПК был дан ряд указаний на места о недопустимости «забегания вперёд» и борьбе с «коммунистическими поветриями». Это послужило толчком к новому идейно-организационному противостоянию в руководстве партии, которое только усугубилось после 1960 года.

Первоначально во второй пятилетке (1958–1962) планировалось увеличить сельскохозяйственное производство на 35 процентов, а промышленное — в два раза по сравнению с первой. Центральным звеном экономического развития было избрано производство стали, что соответствовало советским представлениям об индустриализации, потому что сталь лежала в основе развития тяжёлой промышленности. Был выдвинут план по увеличению производства стального проката с 10,6 до 12 млн тонн в год. Также планировалось увеличение удельного веса капиталовложений в инфраструктурное строительство от общего объема доходов госбюджета с 35 до 40 процентов, удвоение общего объема капиталовложений в инфраструктурное строительство по отношению к уровню первой пятилетки, а также рост среднего уровня доходов рабочих и крестьян на 25 и 30 процентов.

Однако после апробирования народных коммун КПК значительно скорректировала план в сторону увеличения. Мао Цзэдун считал, что, предложив массам приемлемую экономическую форму отношений, он добьётся не только мощной мобилизации сил, но и синергии от единства и сплочённости народа. Теоретические программные установки и лозунги должны были стать «великой материальной силой». Сделать индустриализацию первейшей жизненной задачей каждого китайца — вот метод Мао Цзэдуна.

Новые планы пятилетки предусматривали рост продукции сельского хозяйства более чем в 2,7 раза, в 1962 году общий объем зерновых должен был составить 750 млн тонн, общий объем хлопка — 150 млн кг, общий объем стального проката — 80 млн тонн, общий объем угля — 900 млн тонн, значительно возрос и общий объем капиталовложений в инфраструктурное строительство и количество крупных строительных объектов.

В рамках народных коммун и в городах развернулось массовое движение по выплавке металла. Почему КПК пошла на такое необычное решение по кустарному производству? Во-первых, не было ресурсов для масштабного строительства крупных предприятий и их неоткуда было ждать. Во-вторых, была острая нужда в стали и чугуне для строительства индустрии и сплошной электрификации страны. В-третьих, в Китае традиционно много веков выплавляли и обрабатывали металл кустарным способом для покрытия местных нужд. Это было решение, которое лежало на поверхности.

Первые результаты «Большого скачка» в области индустрии были воодушевляющими: объем продукции промышленности за 1958–1960 гг. возрос в 2,3 раза, в тяжёлой промышленности объём продукции увеличился в 3,4 раза. Погодовой рост производства составлял в 1958 г. — 31 процент, в 1959 г. — 26 процентов и в 1960 г. — 4 процента, то есть среднегодовой рост в 20 процентов как минимум не уступал переходному периоду. Однако видно, что в 1960 г. политика «Большого скачка» дала серьёзный сбой. Кроме того, возникли диспропорции в экономике, перекосы в сторону промышленности, за которые раннее Мао Цзэдун критиковал советскую модель.

В итоге «Большой скачок» в конце 1960 г. досрочно свернули и серьёзно скорректировали план, снизив показатели и перенеся центр тяжести производства на сельское хозяйство. Но главное, что ударило по форсированной политике Мао Цзэдуна, это серия невиданных тайфунов, наводнений и засух, которые прокатились по стране в эти годы (1959–1961). Это были самые сильные стихийные бедствия в Китае за весь XX и XXI век, уничтожившие значительную часть урожая. Неурожай вызвал ухудшение снабжения городов сельскохозяйственной продукцией, вероятно, в некоторые регионы пришёл голод.

Историография так называемого «Большого китайского голода», написанная на западные гранты, не выдерживает никакой критики, является по большей части дешёвой пропагандой. Все идеологи миллионов жертв голода основывают свои цифры на догадках и «демографических расчётах», данные в которых взяты с потолка. Прямо как в истории с «голодомором» в СССР.

Проблема аутентичности статистического исследования голода связана прежде всего с тем, что в Китае того времени не было нормально функционирующей системы учёта населения. Однако в политической жизни страны продовольственные затруднения 1959–1961 гг. не получили сколько-нибудь существенного отражения. Притом, как говорилось выше, китайское крестьянство было массово вооружено и организовано в ополчения. Конечно, нельзя не отметить, что в современном Китае тема голода табуирована, что только льёт воду на мельницу пропаганды о «миллионах жертв маоизма».

Мао Цзэдун часто и много признавал свои ошибки и вообще разделял философию, что ошибаться — это хорошо, ведь из ошибок можно извлекать уроки. По данным советских историков, на одном из совещаний он говорил:

«Я виновен в двух преступлениях: первое — призывал к массовой выплавке 10,7 миллиона тонн стали. Если вы одобряли это, тоже можете разделить со мной часть вины, но стал зачинщиком всё-таки я, никуда не денешься, и главную ответственность несу я. Весь мир выступает против народных коммун, Советский Союз тоже против. Может быть, мы потерпели полное поражение? Нет, мы потерпели только частичное поражение, раздули поветрие коммунизма, что послужило уроком для всей страны... Я говорю, что в народных коммунах существует система коллективной собственности, что для процесса перехода от системы коллективной собственности к системе коммунистической, общенародной собственности период двух пятилеток слишком короток, возможно, потребуется 20 пятилеток. Говорят, что мы спешим. Маркс тоже допускал немало ошибок, он со дня на день ожидал свершения революции в Европе, а её всё не было и не было, вплоть до его смерти она так и не произошла. Она произошла только тогда, когда настала ленинская эпоха. Разве это не говорит о его нетерпеливости? Мелкобуржуазной горячности? Маркс сначала был против Парижской коммуны, а Зиновьев выступал против Октябрьской революции, впоследствии Зиновьев был казнён. Так, может, и Маркса следовало казнить?»

Правда, даже в позднесоветском антикитайском сборнике выступлений Мао Цзэдуна, «не издававшихся в китайской прессе», нет ни слова про голод.

Опосредованно можно судить о голоде, например, по интервью китайского посла в США Цинь Гана, который недавно заявил:

«В начале 1960-х годов отношения Китая с Советским Союзом стали ожесточенными. Советский Союз отозвал всех экспертов и помощь из Китая. В то время Китай столкнулся с серьезными трудностями. Ужасные засухи вызвали острую нехватку продовольствия, и людям едва хватало еды. Но мы встретили эти трудности лицом к лицу и положились на самих себя. В течение нескольких лет мы создали полную промышленную систему и национальную экономическую систему».

Итак, вторую пятилетку Китай выполнил в соответствии со скорректированными планами, притом полностью коллективизировав крестьянство и национализировав частный капитал, в основном посредством выкупа. То есть движение «Большого скачка» свою основную задачу перевода Китая на социалистические рельсы выполнило, однако быстрого движения с помощью народных коммун к коммунизму не случилось. Получился некий казарменный коммунизм, который вызвал недовольство и сопротивление крестьян, в связи с чем КПК корректировала коммуны, возвращая деньги и товарность.

После сворачивания «Большого скачка» с 1961 по 1965 год Мао Цзэдун проводил политику «урегулирования, укрепления, пополнения, повышения», смысл которой заключался в возвращении к централизации управления, упорядочивании всех сфер производства и снижении излишнего рвения и энтузиазма. Это был период исправления левацких ошибок. Но при этом урегулирование происходило исключительно в рамках сформированных экономических форм: народных коммун и промышленного госсектора.

В 1960-х гг. экономическая модель китайского общества уже фундаментально ничем не отличалась от советской. Однако в области политической по ряду объективных и субъективных причин шла почти гражданская война, которая в 1966 г. вылилась в 10-летие «Культурной революции». Это было нечто вроде второго раунда идейно-организационной борьбы, который возник из-за неудач форсированного перехода к социализму.

Однако, несмотря на политическую нестабильность в годы третьей пятилетки (1966–1970), запланированные показатели были перевыполнены. В частности, по промышленности — на 16,2 проц., по сельскому хозяйству — на 2,2 проц. Возросли ключевые экономические мощности: объем добычи угля, выработка электроэнергии, объем добычи нефти, производство стального проката, чугуна, аммиака, удобрений, цемента, пластмассы, химволокна и т. д. Были построены железные дороги протяженностью 3 894 км и 31 млн км автодорог, что было очень важно для большой страны. Тяжёлая промышленность показывала по 10 процентов роста в год. С 1965 г. Китай смог себя обеспечивать собственной нефтью и на 90 процентов самостоятельно производил промышленное оборудование. Знаковых изменений в экономической жизни в этот период не происходило, продолжали работать народные коммуны и промышленный госсектор.

Более того, 1973 г. в четвёртой тоже успешно выполненной пятилетке (1970–1975) показал самые высокие темпы экономического роста Китая с 1953 г.

К концу правления Мао Цзэдуна Китай добился невиданных результатов и действительно стал значительной мировой державой. Китайцы создали ядерную бомбу, запустили свой спутник, создали авиа- и ракетную промышленность, мощную фарминдустрию и догоняли мировых лидеров по выпуску военной продукции. В пять раз выросло количество выпускаемых специалистов с высшим образованием; была наконец ликвидирована повальная неграмотность.

Почему данные экономического развития маоистского Китая, основанные на внутренней статистике и бесспорных достижениях (космос, ВПК и т. д.), разнятся с цифрами Всемирного банка или, например, МВФ? Внутренняя статистика КНР оперировала натуральными формами производства, хотя в некоторых случаях и выраженными через национальную неконвертируемую валюту. Это даёт общее представление о темпах и характере развития экономики. Тогда как на Западе под ростом или падением экономики понимается рост или падение ВВП или ВНП, то есть ежегодные колебания суммарной стоимости всех товаров и услуг, реализованных в стране. Разумеется, корректно осуществить расчёт стоимости продукции в рамках нерыночной экономики чисто методологически невозможно. Это в любом случае будет величина, взятая по большому счёту с потолка. Либо берётся «стоимость» произведённой продукции и построенных объектов в неконвертируемых юанях и переводится по историческому курсу в доллары, либо предлагается расчёт этого же по какой-то туманной аналогии. И первый и второй варианты не отражают ничего. Поэтому, когда пишут о ВВП советской экономики, северокорейской или китайской, это всегда явное лукавство. Вообще говоря, даже для рыночной экономики сам по себе этот показатель более чем спорный, ну а когда его применяют к нерыночной, получается сплошная путаница. Впрочем, в современном Китае тоже любят писать про ВВП при Мао, только цифры у них совсем другие.

Победы и поражения, достижения и провалы периода руководства Мао Цзэдуна тесно связаны с особенностями его личности.

Мао Цзэдун был пламенным революционером, патриотом, идейным борцом, никогда не отрывавшимся от народа. В этом были его плюсы. Напористость, усердие, рвение, мобилизационный дух с которым Китай под руководством Мао штурмовал бастионы экономического развития, достойны уважения.

Но при этом Мао Цзэдун был не таким сильным теоретиком, как об этом кричали его почитатели. Он слабо понимал, прежде всего, характер и задачи социального строительства, экономического и политического развития общества. Поэтому некоторые его решения принимались по методу проб и ошибок и очень многие решения вызревали под влиянием настроения и энтузиазма масс. Мао Цзэдун и сам признавался, что слабо подготовлен в теории:

«Многого я и сам ещё не изучал. Лично у меня много недостатков. Я отнюдь не совершенный человек. Нередко я сам бываю недоволен собой. Я не изучил как следует все разделы марксизма. Иностранными языками, к примеру, я тоже не овладел. Экономику я только-только начал изучать. Однако, товарищи, я полон решимости учиться до самой смерти. Словом, живёшь один день — учись весь день. Все мы должны создать атмосферу учёбы. Я думаю, что мне тоже следует поучиться кое-чему, иначе мне будет неловко при встрече с Марксом. Что я буду делать, если не отвечу на его вопросы? Маркс наверняка будет интересоваться различными вопросами китайской революции. Очень неважно у меня обстоят дела также и с некоторыми естественными науками, плохо и с техническими науками. Вопросов, требующих изучения, сейчас очень много. Как быть? Да все так же. Сколько будешь учиться — столько и познаешь. Если принял решение, можно начать изучение независимо от того, сколько тебе лет. Приведу пример. Плавать я научился лишь в 1954 году, а раньше не умел» (из выступления на заседании Военного совета ЦК КПК, 1959 г.).

Из всего сказанного выше следует вывод, что темпы и качество экономического развития при Мао Цзэдуне в общем и целом не уступали так называемому китайскому экономическому чуду, а после перехода к социализму чем-то напоминают результаты сталинской форсированной индустриализации.

Однако экономическое развитие Китая после 1978 г. выглядит действительно чудом по сравнению с СССР и другими европейскими соцстранами, тоже взявшими курс на рыночную экономику, прежде всего потому, что все они благополучно развалились, а Китай не просто устоял, но и продолжает успешно развиваться, пугая своим ростом и Америку, и Европу.

Экономически успехи и достижения периода Мао в современном Китае официально введены в партийные догматы. Так, в основополагающем идеологическом документе КПК «Решения по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР» от 1981 г. говорится:

«Сейчас мы полагаемся на материально-техническую базу, которая позволяет проводить строительство и модернизацию, большая ее часть начала создаваться в течение этого периода [правления Мао Цзэдуна]; сила основных кадров, работающих на строительстве экономики, культуры и других сфер страны, а также их опыт, по большей части, так же были развиты и накоплены в течение этого периода».

При этом ошибки и промахи Мао Цзэдуна в области политики там же обильно критикуются.

Таким образом, переход Китая в 1978 г. от социализма к рыночной экономике, вопреки западной историографии, не имел выраженных экономических причин, а был политическим решением руководства КПК. Впрочем, так же как и в СССР в годы перестройки. Только последствия оказались разными.

Важнейшим же фактором очередного поворота политики КПК стала изменившаяся международная обстановка. США и другие западные страны к концу 1970-х гг. осознали, что политика удушения Китая, как и натравливания его на СССР, несостоятельна. Поэтому США официально признали КНР и начали выстраивать с ней отношения. Этим-то и воспользовалась КПК под руководством уже Дэн Сяопина, посчитав, что за счёт американских капиталовложений Китай ликвидирует технологическую отсталость и «купит у капиталистов веревку, на которой их же и повесит». Правда, и здесь всё пошло не так гладко, как бы хотелось руководству КПК. Период китайского НЭПа уже растянулся до 2050 г., что позволяет многим утверждать, что никакого коммунизма в Китае нет и не будет.

http://alternatio.org/media/k2/items/src/08be49e946a417cb11f9fe86efe22c21.jpg

Экономика Китая. Социалистический период

ALTERNATIO.ORG

---

Ключевым фактором экономического и политического развития Китая в период с конца 1950-х до 1978 гг. стал антисталинский поворот...

К 1980-м годам в Китае началась новая эпоха в развитии страны, которую называют политикой реформ и открытости. Сама эта политика была инициирована ЦК КПК во главе с Дэн Сяопином и оказала очередное фундаментальное воздействие на китайское общество после переходного периода от основания КНР и социалистического перехода Мао.

Термин «реформы» в названии относится к политической области и служит противопоставлением «культурной революции» Мао, так как новая политика, по мнению КПК, направлена на исправление левацких ошибок, в том числе «культа личности». Термин «открытость» (или более точный перевод — «расширение связей») относится к экономической области и означает, во-первых, открытие Китая для иностранного капитала с целью приумножения экономического потенциала страны и, во-вторых, допущение частного капитала внутри китайской экономики.

С политической точки зрения часто говорят, что после смерти Мао Цзэдуна победили «правые», умеренные коммунисты во главе с Дэн Сяопином, которые открыли страну и демократизировали общество. С внешней стороны так оно и выглядело, однако такая концепция не даёт объяснения ни сути противоречий «правых» и «левых», ни объективных предпосылок, оснований, закономерностей того, что объявленный курс ознаменовал собой гигантский исторический период развития страны. Во многих странах регулярно запускают различные масштабные программы и «политики», но объективная суть тех или иных периодов развития данных стран характеризуется вовсе не ими. В этом смысле КПК в каждый из поворотных моментов истории перестраивала экономический фундамент общества, что и вызывало глубинные сломы политической и духовной жизни. В этом вообще состоит специфика коммунистической власти, когда государство сверху реконфигурирует социальные отношения, опираясь на те или иные объективные тенденции в обществе и идеологические установки руководства.

Введение политики реформ и открытости часто сравнивают с хрущёвской оттепелью, и такие сравнения действительно достаточно точно передают дух времени. Даже поразительно, насколько похожи общественные процессы в совершенно разных по культуре и устоям странах при объективно тождественных условиях социализма и диктатуры компартий. Это наглядное свидетельство того, что законы общественного развития едины для всех стран и народов. Ещё более наглядной станет картина, если привлечь к сравнению вьетнамскую политику «Дой мой» и лаосскую «Чин таакан май».

Вместе с тем в либеральной литературе продвигается несколько неверных образов Дэн Сяопина либо как некоего продемократического оппозиционера, либо флюгера, который после смерти Мао, как Хрущёв после смерти Сталина, предал его дело. Конечно, Дэн Сяопин никогда не разделял в полной мере политику социализма Мао Цзэдуна, за что и снимался несколько раз с должностей; и действительно совершил резкий поворот к рыночной экономике, на который Мао Цзэдун не пошёл бы никогда. Однако насаждаемый образ «мальчиша-плохиша» и агента демократии совершенно не соответствуют реальной фигуре Дэн Сяопина.

Дэн Сяопин всегда был авторитетным руководителем КПК, крупным политработником (член ЦК с 1945 г., член политбюро с 1955 г., генсек с 1956 г.) и полководцем. Мао Цзэдун высоко оценивал его способности, называя «исключительным талантом». Теоретическое наследие Дэн Сяопина, его заслуги перед партией и государством не идут ни в какое сравнение с партийной работой Хрущёва и его «наследием», опубликованным на Западе. Но самое главное то, что, захватив власть, Хрущёв проводил реформы, направленные на подрыв государственной власти КПСС, на расшатывание советской экономики, что в конечном счёте могло привести и к гибели страны, если бы его не свергли в 1964 г. Тогда как Дэн Сяопина, несмотря на некоторые спорные моменты и его личные недостатки как вождя, заподозрить в антигосударственных мотивах невозможно. Более того, политика Дэн Сяопина опиралась на политику Мао Цзэдуна предсоциалистического переходного периода, опиралась на «идеи Мао Цзэдуна» раннего периода.

Причём это подтверждается не только фактическим анализом реформ Дэна, но и его собственной позицией. В китайском «Кратком курсе» («Решения по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР» от 1981 г.), написанном Дэн Сяопином, говорится, что к «идеям Мао Цзэдуна», заложенным наряду с «учением Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина» в идеологический фундамент партии, его ошибки периода «культурной революции» не относятся. Прежде всего речь идёт о концепции Мао, что классовая борьба — главное звено общественного развития при социализме. Кстати, вина за негативно оцениваемые последствия «культурной революции» возлагалась не столько на Мао Цзэдуна, сколько на «контрреволюционные группировки», отчасти разоблачённые и разгромленные ещё самим Мао.

Если Хрущёв, грубо говоря, подверг остракизму весь опыт социального строительства при Сталине, то Дэн Сяопин отверг пусть и существенные, но всё-таки отдельные положения из политики и наследия Мао Цзэдуна. Более того, Хрущёв, отрицая политику Сталина, взамен ничего конструктивного не предложил, а Дэн Сяопин во многом вернулся к политике и идеологии Мао Цзэдуна переходного периода. В речи на XII съезде в 1982 г. Дэн Сяопин говорил:

«Линия, взятая VIII съездом, была правильной [речь идёт о линии переходного периода на первой сессии съезда. — А.Ш.]. Однако из-за недостаточной идеологической подготовленности нашей партии к всестороннему развертыванию социалистического строительства линия и целый ряд верных соображений, выдвинутые на VIII съезде, не были последовательно претворены в жизнь. После VIII съезда мы достигли немалых успехов в деле социалистического строительства, но в то же время потерпели и серьезные неудачи [имеется в виду большой скачок и культурная революция. — А.Ш.]. <...> Со времени 3-го пленума ЦК 11-го созыва [запуск реформ и открытости. — А.Ш.] наша партия восстановила правильные экономические, политические, культурные и другие установки».

Нельзя также говорить о непоследовательности Дэн Сяопина, о том, что он якобы изменял себе в угоду моменту. Если охарактеризовать его политическую позицию в целом, то он всегда был сторонником экономического детерминизма, то есть идеи, что политика и культура послушно плетутся за развитием экономики. Достаточно взять власть, ввести и развивать экономику социализма, остальное образуется автоматически. Так называемый приоритет экономического строительства.

«Модернизация, — говорил Дэн Сяопин в 1978 г., — есть великая революция, которая в корне покончит с экономической и технической отсталостью нашей страны и ещё больше укрепит диктатуру пролетариата. Раз эта революция призвана значительно повысить уровень развития отсталых ныне производительных сил, то она неизбежно повлечёт за собой многосторонние изменения в производственных отношениях, изменения в области надстройки, в способах оперативного и государственного управления промышленными и сельскохозяйственными предприятиями, приведя всё это в соответствие с потребностями современного крупного хозяйства».

Тогда как тот же Мао по рецептам Ленина и Сталина утверждал о необходимости проведения революции не только в экономике и политике, но и в культурной сфере. Отсюда, собственно, и требование пресловутой «культурной революции».

Притом Дэн Сяопин никогда не отказывался от коммунистических идеалов, подчёркивал необходимость следования конечной цели КПК. Так, в 1985 году он пространно рассуждал:

«Мы строим сейчас социализм, а конечная наша цель — построение коммунизма. И мне хотелось бы, чтобы наша пропаганда никогда не забывала об этом. Четыре модернизации, которые мы сейчас осуществляем, — это не какие-нибудь другие, а социалистические модернизации. Все взятые нами установки, то есть установки на расширение сношений, оживление экономики, перестройку и т. д., имеют своей целью развитие социалистической экономики. Допуская развитие индивидуальных хозяйств, предприятий совместного китайского и иностранного капитала, а также одного иностранного капитала, мы неизменно сохраняем ведущую роль за социалистической общественной собственностью. Цель социализма не в создании поляризации, а в том, чтобы сделать зажиточным весь народ. Если наша политика вызовет поляризацию, то это будет значить, что мы проиграли. Если у нас появится какая-нибудь новая буржуазия, то это будет означать, что мы действительно свернули на ошибочный путь. Мы выступаем за то, чтобы часть районов становилась зажиточной раньше других именно для того, чтобы подбодрить и повести к зажиточной жизни эти другие районы и чтобы районы, первые пришедшие к зажиточности, помогали отсталым в деле их лучшего развития. По той же самой причине мы стоим за то, чтобы часть людей раньше других переходила к зажиточной жизни. Одновременно по отношению к тем, кто стал зажиточным раньше других, следует применять кое-какие ограничения, например взимать с них подоходный налог. Кроме того, надо ратовать за то, чтобы люди, ставшие зажиточными, добровольно делали взносы на нужды просвещения и строительства дорог. Разумеется, разверстка здесь ни в коем случае недопустима. В настоящее время такие вещи чрезмерно пропагандировать не рекомендуется, но поощрять следует.

Словом, сохранение ведущей роли за общественной собственностью и обеспечение всеобщей зажиточности — те коренные принципы социализма, которые мы обязаны соблюдать. Именно эти принципы социализма нам нужно твердо проводить и реализовывать. С точки зрения перспективы мы в конечном счете перейдем к коммунизму. Сейчас есть люди, которые беспокоятся, как бы Китай не превратился в капиталистическую страну. Нельзя сказать, что их опасения лишены всяких оснований. И мы должны рассеивать их опасения не пустословием, а фактами, а также дать ответ тем, кто хочет видеть нашу страну капиталистической. Нашей печати, телевидению и всей пропаганде в целом не мешает обратить на это внимание. У нашего поколения есть коммунистические идеалы и убеждения. Но что особенно важно, так это утвердить высокие идеалы коммунизма в сознании одного-двух наших последующих поколений. Нельзя позволять нашим подросткам и молодежи идти в плен к гнилой буржуазной идеологии. Ни в коем случае».

Другое дело, к чему Китай пришёл на практике, особенно уже после смерти Дэна.

Коммунистичность Дэн Сяопина ставить под сомнение можно, прежде всего потому, что он верил не в преимущества и неизбежность социализма самого по себе, а в то, что без социализма именно Китаю невозможно стать единым и сильным. Он искренне считал, что капиталистический Китай будет слабым и его развалят на удельные княжества. Он в том числе ссылался на опыт режима Чан Кайши. Однако сомневаться в антизападной и антилиберальной позиции Дэн Сяопина не приходится. Так, в том же 1985 г. он говорил:

«В Китае после разгрома "четверки" появилось идейное течение, которое мы называем буржуазной либерализацией. Оно преклоняется перед "демократией" и "свободой" западных капиталистических стран и отрицает социализм. А это недопустимо. Для того чтобы осуществить модернизацию, Китаю совсем не нужна либерализация. Он ни в коем случае не пойдет по пути западного капитализма. Против лиц, которые занимаются буржуазной либерализацией и нарушают уголовные законы, нельзя не применять строгие меры. Ибо они делают не что иное, как широко излагают свои взгляды, широко высказывают свои мнения, широко вывешивают "дацзыбао" и выпускают нелегальные издания. А это фактически означает смуту».

Поэтому неудивительно, что в 1989 г. КПК после некоторых колебаний, но достаточно решительно подавила китайский майдан, который бы неминуемо привёл не только к смуте, но и к развалу КНР.

Вообще говоря, эти положения из длинных цитат китайского вождя следует взять на карандаш, так как в следующей публикации мы увидим, что Си Цзиньпин сегодня «закручивает гайки» как раз в духе сказанного Дэном.

Мао Цзэдун относил Дэн Сяопина к лидерам так называемых каппутистов — сторонников «капиталистического пути». Это не означает, что он считал Дэн Сяопина сторонником реставрации капитализма в Китае. Мао видел в Дэне прежде всего национально ориентированного политика, а потом уже марксиста и революционера. А поскольку идти по капиталистическому пути, по мнению Мао, куда проще, чем строить социализм, постольку каппутисты постоянно «сваливались к буржуазным приёмам». В этом и проявлялась их умеренность и «правость».

Одним из центральных вопросов противоречия Мао (левых) и каппутистов (правых) был вопрос о социальном строительстве. Мао Цзэдун твёрдо защищал свои представления о том, какими должны быть производственные отношения в Китае, т. е. связи между предприятиями, трудовые отношения и порядок распределения. Он считал правильными максимально нетоварные отношения между предприятиями. Он настаивал на как можно меньшей материальной мотивации и стимуляции, как можно большем революционном пафосе и реализации мобилизационно-политического потенциала масс, особенно молодёжи. Потребление должно быть как можно более аскетичным, а «моральные методы поощрения» как можно значительнее. Дэн Сяопин же и каппутисты холодно относились к социальному строительству вообще, предпочитая использование привычных экономических механизмов материальной стимуляции, хозрасчёта, денежного оборота и т. д. Они видели развитие Китая прежде всего в приумножении производственных мощностей страны, которые сами по себе изменят трудовые отношения, мировоззрение китайцев и приблизят уклад жизни к коммунизму.

Грубо говоря, Мао Цзэдун считал, что центральным звеном так называемых производительных сил являются сами люди, поэтому партия и государство должны менять мировоззрение людей и внедрять «правильные», «научные» формы их трудовых и распределительных отношений. Аскетизм же объяснялся трудным положением страны и необходимостью мобилизационного рывка. Отсюда и приоритет классовой борьбы, прежде всего в области культуры и духовной сферы вообще. Тогда как Дэн Сяопин был уверен в том, что центральным звеном производительных сил являются средства производства: заводы, фабрики и сельхозпредприятия, ― а трудовые отношения следует использовать привычные рыночные. В некотором смысле позиция Мао была в сознательном упорядочивании экономических отношений, а позиция Дэна — в максимальном использовании стихии личных интересов ради роста производства.

Примерно такой же идеологической поворот произошёл и в КПСС при принятии Хрущёвым Третьей программы партии, в которой было зафиксировано, что строительство коммунизма в СССР осуществляется за счёт максимального использования хозрасчёта и денежных отношений. А культурная революция, развитие мировоззрения людей отходили на задний план. Полурелигиозный «Моральный кодекс строителя коммунизма», принятый тогда же, не был увязан с экономическим развитием страны. Хрущёвская политика перекликается с теорией развития производительных сил Дэн Сяопина. Советские предприятия периода Хрущёва и Брежнева по своей экономической архитектуре мало чем отличались от обычных корпораций, отношения между ними и внутри них с работниками строились по принципу рыночного хозрасчёта и оплате по труду. Именно эту линию и развивал в годы перестройки Горбачёв, разрешивший на излёте существования СССР частное предпринимательство.

Правда, в Китае начала 1980-х гг. политика внедрения рынка и допуска иностранных вложений была вполне обоснованна, так как страна объективно отставала в технологическом и военном развитии от США, Европы, в том числе восточной, и СССР. А источников ликвидации отсталости, кроме иностранного капитала, не было. У нас же, напротив, к 1960-м гг. никакого технологического отставания от Запада не наблюдалось, техника была на высоте, страну подняли из руин за жалкие четыре года. Да и почвы для прихода иностранного капитала в условиях диктатуры КПСС не было. Даже если бы Хрущёв открыл СССР для иностранного капитала, западные корпорации бы не имели интереса вкладываться в советскую экономику — цена рабочей силы была слишком высокой, а рынки сбыта слишком конкурентными из-за мощной государственной промышленности. Широкое внедрение рыночных механизмов в СССР привело в конечном счёте к стагнации: перехода к коммунизму без государства, денег, с изобилием и сознательным отношением к труду не наблюдалось, а хозрасчётные механизмы, не давая прежних темпов роста, одних людей раздражали, а других разлагали. Отсюда и диссидентское прозвище брежневской эпохи — «застой».

Кстати говоря, сравнение судьбы СССР и КНР наглядно показывает: концепция наших левых партий, что якобы разрешение частного капитала само по себе развалило СССР, несостоятельна. Здесь оказывается прав Путин, который утверждает, что СССР похоронила собственно КПСС, сдавшая власть в стране вышедшим из её же недр прозападным демократам. Кому об этом лучше знать, если не Путину, который свою политическую карьеру и начал в Питере как раз в среде этих самых демократов.

Таким образом, Дэн Сяопин организовал в Китае свой XX съезд с разоблачением «культа личности» и массовой реабилитацией партийцев (в 1978 г. 22 из 37 министров КНР подвергались репрессиям при Мао и были «правыми»), но, во-первых, он сделал это в несколько другой обстановке, в частности на фоне перегибов «культурной революции» и памяти о неудачах «большого скачка», и, во-вторых, в гораздо более мягкой и продуманной форме. У Хрущёва против Сталина был один аргумент из сферы политики — репрессии в партии и зажим партийной демократии (концепция массовых репрессий Сталина против всего народа возникла позже, при Горбачёве), у Дэна против социалистической линии Мао были также аргументы и в сфере экономики. Существенная часть китайского народа не понимала и не принимала социалистические преобразования периода Мао Цзэдуна, поэтому с ликованием встретила резкий поворот в политике КПК. У нас же ставить под сомнение индустриализацию, коллективизацию, государственное планирование хозяйства при Хрущёве никто бы не посмел. Это стало возможно только в годы горбачёвщины.

Дэн Сяопин в зените своего авторитета даже позволял себе говорить, что с 1958 по 1978 гг. (социалистический период Мао) производительные силы Китая «почти не развивались». Он ссылался на рыночный показатель ВНП на душу населения, что было откровенным передёргиванием и не только грешило против истины, но противоречило даже им же раннее написанной официальной позиции КПК по данному периоду истории. В официальных китайских изданиях по истории эти высказывания Дэна обходят стороной, зато их очень любят приводить на Западе.

Между прочим, постмаоистская КПК официально считает, что разоблачение культа личности Сталина со стороны Хрущёва было правильным по смыслу, но неудачным и ошибочным по способу реализации.

Если же рассматривать официальную позицию постмаоистской КПК по советско-китайской полемике, то она бесконечно далека от оценок самого Мао Цзэдуна и, вообще говоря, может считаться чисто националистической. Идеологические разногласия и теоретические споры сегодня считаются китайцами вторичными, раскол всецело сведён к мнимому «противоречию интересов двух крупных держав». Эта позиция абсолютно несостоятельна, так как в реальности никаких объективных противоречий между интересами советского и китайского народов не было, напротив, СССР и Китай были всецело заинтересованы в наиболее плотной кооперации в рамках «социалистического лагеря», охватывающего в середине XX века практически полмира. Раскол КПСС и КПК носил чисто субъективный характер в связи с тем, что у руководства этих партий были разные представления о строительстве социализма. Как только к власти пришёл Горбачёв с примерно похожей на КПК социально-политической программой, сразу же началось сближение двух стран.

Правда, сегодня, при Си Цзиньпине, происходит ползучий пересмотр истории коммунистического движения и выдвинутых Дэн Сяопином теоретических воззрений, в некотором роде возвращение к «социалистическому наследию» Мао, но об этом будет сказано позже, при рассмотрении текущего положения в Китае и новых тенденций в его экономическом развитии.

Итак, через два года после политического кризиса в КПК, вызванного смертью Мао Цзэдуна и разгромом «четвёрки», Дэн Сяопин и его сторонники инициировали идеологический переворот в партии.

Почему и как «правые» победили «левых» в КПК? Как отмечалось ранее, КПК была по своему организационному строю достаточно демократической организацией, в ней уживались руководители разных взглядов и подходов, фактически существовали фракции. В период «культурной революции» Мао Цзэдун проводил политическую линию «классовой борьбы» не только и не столько через саму партию, сколько опираясь на массовое движение и самоорганизацию сторонников. Это была достаточно уникальная ситуация и оригинальное решение в политической борьбе в условиях социализма. Когда Мао умер, другие руководители «культурной революции» в значительной степени утратили авторитет, стушевались, впали в авантюристическую борьбу за руководство партией. Пытались, по-видимому, захватить всю полноту власти в партии, развернув мощную кампанию в СМИ против каппутистов, но при этом уже не имели возможности массовой мобилизации сторонников «левой линии». В итоге «правые» буквально через месяц после смерти Мао разгромили «четвёрку», арестовав их вместе с активом. Волнений и бунта не последовало. На судебном процессе, состоявшемся спустя четыре года, «четвёрке» вменяли преследование партийных и государственных руководителей, кадровых работников и народных масс, попытку свержения государственной власти, покушение на жизнь Мао Цзэдуна и подготовку вооружённого мятежа и т. д., в общей сложности 52 эпизода. Это был беспрецедентный для Китая процесс, так как девять из десяти обвиняемых — бывшие члены Политбюро.

Суть в том, что «правые», голосуя друг за друга в партии и проводя демократическим путём свои решения, в течение двух лет захватили руководство и окончательно подавили движение «культурной революции». А «левые» проиграли потому, что беспартийная опора на массы возможна только благодаря высочайшему вождистскому авторитету, которого у них не оказалось. «Четвёрка» выглядела на суде жалко. Примерно так же, но по иному сценарию сталинцы (Ворошилов, Молотов, Каганович, Маленков) проиграли хрущёвцам у нас.

В марте 1978 г. произошли два ключевых события. Первое: вернувшийся к власти 73-летний Дэн Сяопин провёл Всекитайский научный конгресс — научную конференцию общегосударственного масштаба, на которой он публично закрепил свою идеологическую линию и завоевал популярность в среде интеллигенции, которая неизменно была объектом нападок в период «культурной революции». Он продвигал идею перенесения центра тяжести государственной политики на модернизацию: «Ключ к осуществлению четырех модернизаций — это научно-техническая модернизация. Развитие современной науки и техники делает их связь с производством все крепче».

Второе: на сессии ВСНП была принята новая конституция, в которой, во-первых, провозглашалось «торжественное завершение Великой пролетарской культурной революции», во-вторых, наряду с классовой борьбой в трёх сферах (экономика, политика, культура) в качестве цели была также вписана модернизация по Дэн Сяопину, в-третьих, были дозволены разные мнения в пределах признания социализма. Конституция стала компромиссной в борьбе «левых» и «правых», между уже Хуа Гофэном, разгромившим «четвёрку», и Дэн Сяопином.

Но уже в декабре 1978 г. на 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва после активных чисток партии и других организаций от «левых радикалов» (по советским данным, среднее руководящее звено партии было заменено на 80 процентов) быстро возвысившийся Дэн Сяопин выступил с инициативой о пересмотре идеологических установок КПК, в том числе зафиксированных в только что принятой конституции страны.

Этот пленум ЦК КПК стал предвестником политики реформ и открытости, открывшей эпоху «социализма с китайской спецификой». Теоретической основой новой программы развития Китая, как говорилось выше, был экономический детерминизм, а методологической основой стал прагматизм (так называемый реалистический подход к делу).

Как проявлялся этот прагматизм? Власть КПК, в отличие от обычных парламентских партий, ориентирующихся на бизнес-доноров и избирателей, опирается на народные массы, прежде всего на рабочих и крестьян. А что хотят рабочие и крестьяне? Им безразличны социализмы и коммунизмы, они хотят зажиточной жизни. Поэтому Дэн Сяопин посчитал, что ближайшей целью политики КПК должно стать увеличение ВНП на душу населения за счёт «развития производительных сил». А уже на этой основе можно будет думать о достижении коммунизма. Такова была и во многом остаётся логика КПК как партии власти после отказа в 1978 г. от более классических марксистских установок «сталинизма» и «маоизма».

Нельзя не отметить, что идеология «социализма с китайской спецификой» внешне напоминает западные концепции «социального государства» и «общества всеобщего благоденствия», однако, конечно, разница между ними фундаментальная, прежде всего в сфере политики. В Китае диктатура КПК является государственно- и даже национально-образующей, она положена в основание всякой политики вообще, тогда как западные концепции построены на принципах парламентской демократии. Эта разница, вероятно, и обеспечивает устойчивость и живучесть китайского подхода по сравнению с западным, реализация которого оказалась возможной только в небольших странах Северной Европы.

Злые языки любят сравнивать нынешнюю идеологию КПК с национал-социализмом, задвигая под сукно основополагающий принцип фашизма — достижение социализма только для своей нации за счёт гегемонии и порабощения других народов. В Китае полно националистов и расистов даже в КПК, но ничего подобного ни в идеологии партии, ни в государственной политике нет, а «национализм великой нации» запрещён даже конституцией. В отличие, например, от демократичных США, где исключительность американской нации проповедуется каждым новым президентом и введена во многие государственные доктрины.

С теоретической точки зрения политика реформ и открытости Дэн Сяопина признала неверным, что главное противоречие китайского общества — это противоречие между классами, следовательно признавала неверным, что главное звено общественного развития — классовая борьба. Дэн Сяопин утверждал, что главным противоречием китайского общества является «противоречие между постоянно растущими материально-культурными потребностями народа и отсталым общественным производством», следовательно главным звеном общественного развития является модернизация в четырёх областях — сельском хозяйстве, промышленности, обороне и научно-технической сфере, с приоритетом последней.

Дэн Сяопин не отрицал классовую борьбу, как это обычно подаётся в левацкой и «научной» литературе, и не отказывался от концепции абсолютной власти КПК («диктатура пролетариата»). Он признавал наличие классовой борьбы, но отводил ей второстепенную роль. Более того, КПК указывала, что главным условием осуществления политики «внешних сношений» является уничтожение «либерального поветрия». То есть Дэн Сяопин отдавал себе отчёт, что неконтролируемое проникновение иностранного капитала в Китай может привести к политической революции и отстранению КПК от власти. Такая попытка и произошла в пресловутом 1989 г., когда Дэн Сяопин подавил либеральных студентов и рабочих танками.

Вместе с тем сам подход — модернизация в четырёх сферах — не был изобретением Дэн Сяопина. Эта политика была выдвинута ещё в январе 1963 г. Чжоу Эньлаем в связи с технологической отсталостью Китая и реализовывалась в период «культурной революции». Дэн Сяопин же, в отличие от многих своих коллег по партии, считал, что модернизация должна являться центральным звеном общественного развития, что партия и государство должны её поставить в качестве главной цели своей работы. Тем самым он наполнил её новым содержанием в соответствии со своими представлениями о характере развития производительных сил.

Следует отдельно отметить, что эта теория социалистической модернизации, которую прославил Дэн Сяопин, никакого отношения не имеет к модной нынче американской «теории модернизации». У плеяды наших научных сотрудников-китаистов, пишущих для галочки свои «труды», нет более излюбленного издевательства над здравым смыслом, чем рассмотрение китайских «реформ и открытости» через призму этой умозрительной позитивистской концепции, возникшей в недрах американской либеральной интеллигенции по заказу ЦРУ (см. К. Калхун «Теории модернизации и глобализации: кто и зачем их придумывал»). Как только наши китаисты ни изгаляются, чтобы натянуть сову на глобус и представить идеологию и политику КПК как воплощение американского подхода к экономике. Причём эту ересь пишут как прокитайские, так и прозападные авторы.

Сущность теории, которую реализовывал Дэн Сяопин, изложена выше через вполне научную категорию развития производительных сил, а её особенности показаны через сравнение подходов классического и китаизированного марксизма. Модернизация по Дэну и есть рост производства за счёт внедрения технологий и строительства производственных мощностей, как промышленных, так и сельскохозяйственных, на основе вполне рыночных отношений.

Политика Дэн Сяопина в некотором смысле использовала советский опыт НЭП. Сам он говорил, что переход Ленина к новой экономической политике был правильным, а «потом советская модель закостенела». Жаль, что уважаемый китайский руководитель не доводил свои размышления до перспективы отражения нападения фашистской Европы без форсированной индустриализации, коллективизации сельского хозяйства, директивного планирования промышленности и с «пятой колонной» в лице частников: «нэпманов» и «кулаков».

Теоретическая позиция Дэн Сяопина не выглядит логически безупречной, он часто подбирал удобные исторические факты и тенденции, чтобы его «вторая китайская революция» смотрелась обоснованно и убедительно. Это, правда, не означает, что он был неправ, но лишь показывает остроту противодействия со стороны идеологических и политических противников, которая и вынуждала прибегать ко всем возможным аргументам, иногда и не без хитростей.

Ни Ленин, ни Сталин не признавали за переходным периодом социализма. Государство считалось социалистическим, государственная промышленность и немногочисленные совхозы — социалистическими предприятиями, а общественный строй из-за многоукладности экономики — переходным. Новая экономическая политика, по мысли Ленина, была необходима в качестве переходного периода между капитализмом и социализмом, что в частности было обусловлено необходимостью хозяйственного восстановления страны и активным сопротивлением крестьян развёрстке.

В СССР тоже существовали концепции, согласно которым общественный строй при НЭП считался чем-то вроде социализма с советской спецификой, в частности такой точки зрения придерживался Бухарин и его школа. Такая позиция была признана ленинско-сталинским руководством ВКП(б) грубо ошибочной и в конечном счёте запрещена как антипартийная. Здесь следует специально для жертв либеральной пропаганды оговориться, что Бухарина и его сторонников расстреляли вовсе не за идеологические разногласия, а за террористические преступления и попытку заговора. По крайней мере формально.

Таким образом, сущностью НЭП был переходный период, выражающийся в следующем: 1) политическая диктатура компартии (в том числе с лишением права голоса целых категорий граждан) как фундаментальное основание этой политики; 2) создание и плановое развитие государственного социалистического сектора, прежде всего по плану ГОЭЛРО; 3) государственная монополия в банковской сфере и во внешней торговле; 4) допущение частного капитала и иностранных концессий под контролем государства и рабочих организаций; 5) переход от нетоварного отношения деревни и города, промышленности и сельского хозяйства (развёрстка) к товарному (продналог); 6) следовательно, формирование рынка, как товаров потребления, так и средств производства, однако с регулирующей ролью государства. Считалось, что социалистическое государство при НЭП контролировало всю власть в стране и «командные высоты» в экономике.

Дэн Сяопин в рамках «социализма с китайской спецификой» в принципе реализовал всё то же самое с теми или иными особенностями, за исключением третьего пункта. Вместо государственной монополии внешней торговли и банковского сектора в Китае была реализована модель жёсткого контроля со стороны государства при ведущей роли государственных банков. Ещё одним отклонением от принципов НЭП можно считать допущение не только концессий, но и полноценного функционирования иностранных компаний, правда, зарегистрированных как отдельные юридические лица в Китае.

Сегодня с официальной точки зрения компартии Китая признаётся, что политика реформ и открытости была неизбежным и единственно правильным выбором в сложной и суровой обстановке 1980-х гг. Анализ показывает, что действительно объективное основание было у широкого допущения иностранного капитала, так как к концу XX в. самым доступным способом ликвидации технологического отставания Китая являлось открытие экономики для мирового рынка с последующим копированием техники и технологий у передовых западных корпораций. К 1980-м гг. возникал новый технологический уклад с широким применением компьютерной техники, тогда как технологическая база Китая морально устаревала, производительность труда была низкой. А переход к рыночной экономике и допущение внутреннего частного капитала стал уже дополнением к политике «внешних сношений», стимулирующим развитие прежде всего лёгкой промышленности и торговли, которые традиционно в условиях директивного планирования развивать хлопотно.

Есть пример социалистической страны, которая не пошла по пути допущения рынка и пыталась ликвидировать технологическое отставание только за счёт концессий и мобилизации собственных инженерных кадров — это КНДР. В принципе, Северная Корея сделала это вполне успешно, став ядерной и космической державой при очень скудных ресурсах. Однако опыт КНДР показывает, что ставка КПК на формирование рынка в стране привлекла буквально все крупные западные корпорации в Китай, тогда как в корейские концессии крупные корпорации не пошли. Дело здесь в том, что китайцы смогли обмануть США, которые поверили, что либерализация китайской экономики приведёт к демократии и последующему превращению страны в полуколонию. США сняли блокаду Китая, даже признали суверенитет КНР над Тайванем. А КНДР по сей день находится под блокадой США, что лишает возможности широкого привлечения иностранных инвестиций.

Возникает вопрос: почему вообще образовалось технологическое отставание Китая, Северной Кореи и даже, как нам говорят, позднего СССР от ведущих западных стран. Либералы, конечно, утверждают, что причиной являются преимущества западных ценностей и капитализма американского образца. Это умозрительное и даже лицемерное объяснение проамериканских пропагандистов.

К концу XIX в. во всех крупных западных странах власть перешла из рук аристократов и феодалов в руки банкиров и промышленников. Даже в наиболее консервативной стране — викторианской Англии — далеко не лендлорды определяли направления государственной политики, а частные монополии. Сформировался мировой рынок, который за счёт ожесточённой конкуренции стремительно монополизировался. Именно монополизация мирового рынка, в основном англосаксами и романцами, вызвала и укоренила неравномерность развития стран и народов. И в феодальную эпоху европейские империи грабили и порабощали отсталые народы, купируя их развитие, а после формирования мирового рынка и стремительного развития научно-технического прогресса, промышленных и военных технологий на Западе шансов вырваться из болота отсталости и убогости стало совсем немного. Поэтому то, что касается лидерства США и Западной Европы в смене технологического уклада в конце XX в. следует относить не к их передовой общественной организации или национальной исключительности, а к общей тенденции одностороннего использования неравномерности развития стран и народов. Да и по конкретным научно-техническим прорывам хорошо видно, что их заслуги принадлежат выходцам из самых разных стран. США и Западная Европа, с одной стороны, угнетают и разоряют отсталые народы, а с другой, системно выкачивают мозги из всех уголков планеты. В этом и кроется секрет их успеха.

Китай и в социалистический период оставался в технологическим смысле отсталой страной. Китайцы смогли перенять передовые технологии СССР образца середины прошлого века, но обеспечить их интенсивное развитие за счёт собственного кадрового потенциала, тем более в условиях разрыва с СССР и блокады Запада, было непросто. Интеллектуальный потенциал США, которые выкачивали мозги и технологии из всего «свободного мира», был в разы выше. Тем более Америка не подвергалась разрушительным войнам.

Что касается технологического отставания позднего СССР, в том числе в компьютеризации, то это сильное преувеличение демократических пропагандистов, в том числе с научными степенями. У нас наблюдалась неправильная организация кадров, неправильное управление технологическим внедрением, но интеллектуальный потенциал был примерно равным США. Не зря же после развала СССР десятки тысяч инженеров и учёных перевезли в Америку, а американская агентура активно скупала чертежи всего подряд и уничтожала передовые достижения советской промышленности. В интернете также можно найти длинный список отказавшихся уезжать за Запад российских учёных, которые погибли при подозрительных обстоятельствах. Учитывая, что ЦРУ и его филиал «Моссад» десятилетиями истребляют иранских физиков, несложно сложить дважды два.

Реформы Дэн Сяопина не носили резкий и сходный с цунами характер шоковой терапии, так как не были направлены на слом и разрушение экономической системы. КПК стремилась постепенными мероприятиями переконфигурировать экономические отношения, сохраняя производственную базу страны и свою абсолютную власть. КПК действовала по всем тактическим канонам военного отступления от социализма к переходному периоду (в классических терминах). Однако даже высокая политическая филигранность руководством реформ не избавила Китай от поднявшейся из недр общества волны либерализации и антикоммунизма, которую бы тот же Мао Цзэдун окрестил «обострением классовой борьбы». Для сохранения власти КПК и продолжения реформ «социализм с китайской спецификой» быстро и достаточно неожиданно приобрёл черты репрессивной политики. То есть нельзя сказать, что реформы Дэн Сяопина только разрешали, напротив, реформы скорее сдвигали линии запретов, за которыми следовали всё те же уголовные репрессии.

Фундаментальное отличие процесса введения рынка в Китае и у нас в 1990-х гг. состояло в том, что российские реформаторы намеренно разрушали экономическую базу страны, чтобы искусственно создать слой крупных собственников, всевластие которых гарантировало бы, во-первых, слабость государства и внешнюю подчинённость страны, во-вторых, невозврат к коммунизму. Китайцы же не проводили масштабной приватизации, укрепляли диктатуру КПК и государственный сектор.

3-й Пленум ЦК КПК 11-го созыва не только задал новые идеологические установки, но и перенёс центр тяжести работы всей партии на выполнение программы четырёх модернизаций. «Раскрепостить мышление, реалистически подходить к проблемам, объединиться и смотреть вперёд», — говорилось в коммюнике Пленума. Была поставлена своеобразная точка в идеологических спорах и в политической борьбе, был провозглашён дальнейший путь развития Китая через «четырёхаспектную модернизацию». Главное внутреннее препятствие на пути модернизации Дэн Сяопин видел в «уравниловке» Мао, следовательно главным внутренним двигателем модернизации — материальную стимуляцию труда.

Первой сферой реформирования была традиционно избрана деревня, в которой с 1978 г. крестьянам было предложено перейти от производственных бригад к семейному подряду с параллельным повышением закупочных цен государства. Эпоха «народных коммун» быстро закончилась. Проводилось в «опытном порядке» внедрение новых форм и способов оплаты и в промышленности. Это вызвало перестройку сельского хозяйства и создало задел для будущей реформы промышленности.

Экономические успехи первых мероприятий реформ и открытости были сомнительными. Партократы, которых массово реабилитировал и расставил на посты Дэн, восприняли реформы в прагматичном... для себя ключе, и партия погрузилась в невиданную по масштабам коррупцию. Вместе с тем наиболее предприимчивые слои китайцев, уловив поветрие первоначального накопления, прониклись романтикой экономического бандитизма. В социальной сфере происходили процессы, чем-то напоминающие наши «лихие 90-е», только китайское государство, являясь инструментом в руках диктатуры КПК, не бездействовало в отличие от нашего, в котором чиновники стали неотличимы от коммерсантов, а милиционеры ― от бандитов.

В ответ на коррупцию и бандитизм Дэн Сяопин развернул репрессивную кампанию, не уступавшую по масштабам периоду «культурной революции». По некоторым сведениям, каждый год только расстреливали по десять тысяч чиновников и коммерсантов. На китайском телевидении регулярно появлялись трансляции со стадионов, где суды публично зачитывали смертные приговоры за коррупцию. Страна погрузилась в доносительство и ожесточённую борьбу государства с классом новых предпринимателей. Именно эта истребительная по сути политика создала Китаю ореол антикоррупционной державы и не позволила сформироваться прослойке людей, которых у нас называли «новые русские». Китайский бизнесмен и сегодня — наиболее запуганный и трусливый тип человека. КПК репрессиями прописала своим богачам страх перед государством на генетическом уровне.

Разумеется, это не избавило Китай от коррупции, потому что источником коррупции является не безнравственность людей, а сами товарно-денежные отношения. Это была прежде всего борьба за власть, за характер государства. Либо власть останется в руках идеологизированного руководства КПК, либо новый класс частных собственников парализует государство коррупцией — так стоял вопрос этой борьбы.

Вообще, историческая практика показывает, что, взяв власть, коммунисты оказываются перед чрезвычайными сложностями в реализации своей программы построения нового общества, которые вынуждают их искать те или иные компромиссы в недрах привычных, имеющих столетия практики и основанных на традиционных укладах отношениях. В итоге коммунистическое государство допускает в той или иной мере стихийные процессы, однако, когда они перерастают известный предел, следует насильственное подавление и часто стремительный шаг к новому. Эта волнообразность движения от старого к новому свойственна и в целом общественному развитию, но при коммунистах она происходит в более интенсивной форме и управляется искусственными политическими кампаниями. Так было и при советском НЭП, когда допуск рыночной экономики создал нэпманов и кулаков, которых затем экспроприировали. Так происходило и с так называемой свободой слова и в СССР, и в Китае, когда сначала разрешают критиковать власть и даже выступать против власти, а затем, когда волна недовольства организационно оформляется, её подавляют посредством насилия. В некотором роде так происходит и с китайским бизнесом, который допускают, но, когда он поднимает голову, по ней бьют со всей «пролетарской ненавистью».

Итак, непосредственно к данным экономического развития. Ещё в 1975 г., до запуска реформ, ЦК КПК разработал «план десятилетней программы развития народного хозяйства в период 1976–1985 гг.». В марте 1978 года, после сворачивания «культурной революции», но до начала реформ, программа развития подверглась изменениям в сторону увеличения: было запланировано построить и продолжить строительство 120 крупных объектов. С 1978 по 1985 г. общий объем капиталовложений в инфраструктурное строительство равнялся общему объёму капиталовложения за прошедшие 28 лет. После же судьбоносного пленума Дэн Сяопин, понимая невозможность такого рывка в условиях внедрения рынка, снизил плановые показатели.

Вообще говоря, с 1979 г. официальная экономическая статистика КНР в значительной степени утрачивает научную ценность, так как начинает оперировать не натуральными показателями (тоннами, км, кВт/ч и т. д.), а стоимостными (в юанях). Это, как говорилось ранее, сделано намеренно для введения в заблуждение западных политиков, аналитиков и менеджеров, показывая инвесторам желаемую картинку экономики. Официальная статистика стала фактором международной, а не внутренней политики Китая и релевантна отчасти только для рассмотрения динамики развития рыночной экономики.

В сентябре 1982 г., после публичного суда над «четвёркой» и принудительно-добровольного ухода на пенсию Хуа Гофэна, был проведён XII съезд КПК, который закрепил победу «правых» и линии на «реформы и открытость». В речи Дэн Сяопина на съезде прозвучала фраза, которая стала фундаментальным идеологическим основанием дальнейшей политики КПК:

«Соединение общеизвестных истин марксизма с конкретной практикой Китая, следование по собственному пути, строительство социализма с китайской спецификой — это и есть тот основной вывод, который мы сделали в результате обобщения нашего длительного исторического опыта».

Решением съезда был взят курс на допущение частного капитала, дополняющего социалистический сектор. В том же году КПК отказывается от принятого ранее десятилетнего плана и официально утверждает проект шестой пятилетки (1980–1985 гг.), половина которой к этому времени уже прошла.

С 1982 по 1984 г. происходит расширение и углубление «экспериментов» с реформой экономический системы в промышленности. В итоге в конце 1984 г. на 3-м пленуме ЦК КПК 12-го созыва принимается окончательное решение о внедрении рыночных отношений в промышленности, снижении роли директивного планирования и расширении сферы «направляющего планирования». Под последним понимается установка рыночных целевых показателей деятельности государственных предприятий, основанных на рентабельности и прибыли отдельных хозяйственных единиц. Между государственными предприятиями стимулируется конкуренция и внедряются товарные отношения.

В деревне, как говорилось ранее, политика «народных коммун» была заменена семейными подрядами, когда отдельным дворам выдавалась земля для обработки, а излишки продукции после продажи государству они свободно продавали на рынке. К 1984 г. почти всё крестьянство перешло к семейному подряду. Произошёл окончательный переход к многоукладной экономике.

Вместе с тем начинается широкомасштабная кампания по привлечению иностранного капитала в Китай. Последовательно открываются 14 крупнейших городов, создаются «специальные экономические зоны». В социалистическом Китае вспыхивает настоящая «золотая лихорадка» дикого капитализма, десятки тысяч иностранцев устремляются в Поднебесную за наживой на дешёвой рабочей силе и доступном сырье. Первыми были «зарубежные китайцы» и японские бизнесмены, затем китайские города заполонили американцы и англичане. Постепенно крупные западные корпорации переводят производственные мощности в Китай.

Политическим основанием продуктивного «открытия Китая миру» было налаживание отношений с США. К 1970-м гг. американцы поняли, что удушить Китай блокадой невозможно и предприняли шаги к нормализации отношений, прежде всего на основе «дружбы» против СССР. В 1979 г. США признали правительство КНР, были установлены дипломатические отношения и снята экономическая блокада. Путь для иностранного капитала в Китай был открыт. В 1980-е гг. Дэн Сяопин совершил ряд зарубежных визитов, в ходе которых всячески демонстрировал открытость Китая и либеральность новой власти КПК.

Перестройка хозяйства и введение рынка вызвали множество кризисных явлений. Пятилетка предполагала решение следующих задач, по которым просматривались проблемы, с которыми столкнулся Китай.

Во-первых, рост валовой продукции промышленности и сельского хозяйства на четыре процента в юанях. Зафиксированный рост составил пять процентов, что за этим скрывается, непонятно, возможно, и падение темпов роста производства.

Во-вторых, «адаптация количества и качества потребительских товаров к непрерывному росту социальной покупательской активности и изменению структуры потребления в целях сохранения стабильности цен на рынке». Т. е. был кризис роста цен, с которым государство пыталось бороться.

В-третьих, «снижение расходов, особенно расходов энергоресурсов, с тем, чтобы скоординировать выпуск производственных материалов и производство потребительских материалов». Это типичная для государственных предприятий задача.

В-четвертых, «проведение технических преобразований на предприятиях, сделать приоритетным развитие энергетических, коммуникационных и других важных объектов, необходимых для успешного перехода на седьмую пятилетку» — то самое «воровство» технологий.

В-пятых, «привлечение научно-технических ресурсов всей страны для обеспечения инновационного развития ключевых объектов, распространения реализации научных достижений, развитие образования, научной и культурной деятельности, строительство социалистической духовной и материальной культуры», т. е. подстёгивание внутренних ресурсов для технического развития.

В-шестых, «укрепление оборонного строительства и строительства оборонной индустрии с целью усиления оборонного комплекса».

В-седьмых, «повышение экономической эффективности, концентрация средств и увеличение государственных доходов», т. е. подстёгивание конкуренции госпредприятий.

В-восьмых, «развитие экономики и торговли, эффективное использование иностранных инвестиций, активизация заимствованных, нужных Китаю передовых технологий, стимуляция развития экономики и технологий в Китае» — опять же «воровство» технологий.

В-девятых, «строгий контроль роста населения… препятствие усилению экологического загрязнения».

Вторая, после коррупции, фундаментальная проблема, с которой столкнулся рыночный Китай, — это «лишние люди» в экономике. Как известно, рынок в России 1990-х гг. снижал население страны, вызывая неконтролируемый приток дешёвой рабочей силы из сопредельных стран. Причина в том, что объективное место молодой российской экономики в системе мирового рынка — сырьевой придаток Запада. Экономика сырьевого придатка не способна вообще потреблять рабочую силу 150-миллионной страны и стремится удешевить её любыми способами. Остановить вымирание России позволило только усиление государства, которое восстановило статус крупнейшего работодателя, и создание мощного, по меркам «новой России», производственного госсектора, что, безусловно, противоречило естественным законам рынка и сложившемуся мировому разделению труда.

Рыночная экономика всегда потребляет рабочей силы меньше, чем социалистическая, потому что целью производственной деятельности частника является извлечение прибыли, а её пределы ограничены платёжеспособностью населения, абсолютное большинство которого живёт на зарплату от этого же частника и тратит её в его же магазинах. Денежные потоки аккумулируются в руках узкой прослойки наиболее успешных бизнесменов, снижая спрос на основную массу товаров и вызывая таким образом регулярные кризисы и рецессии. Современные государства с переменным успехом вмешиваются в эти процессы, стремясь перераспределять деньги и подстёгивать спрос, как потребительский, так и производственный.

КПК, держа власть в Китае, не позволяла стране полностью окунуться в пучину рынка, поддерживая нерентабельные в условиях конкуренции госпредприятия, огромную армию и госаппарат, раздутые штаты служащих и перераспределяя в известной мере доходы, в том числе за счёт эмиссии юаня. Однако при этом КПК пошла на беспрецедентную меру социального регулирования — искусственно ограничила рождаемость в стране. Снижение роста населения Китая было объявлено условием вывода населения из бедности. Сталин запрещал аборты, а Дэн Сяопин запретил рожать. Это такое теоретическое «завикорнеплодие разума», порождённое спецификой обстоятельств: с одной стороны, ставки на рыночное развитие с низкой интенсивностью охвата рабочей силы, с другой стороны ― хроническим дефицитом пахотных земель с отсталым уровнем обработки.

Как ни странно для нас и, например, европейцев, эта мера не только сработала, продемонстрировав удивительную дисциплинированность азиатского менталитета, но и отчасти решила проблематику «лишних людей». Сегодня китайское государство, избавившись от нищеты и технологической отсталости, запустило политику стимулирования роста рождаемости. Сейчас любят разглагольствовать про «экономическое чудо» Китая. В реальном мире чудес, как известно, не бывает. Но вот сработавшая в миллиардной стране с феодальными пережитками в бытовом мышлении политика «одна семья — один ребёнок» просто поражает воображение. Насколько нужно иметь твёрдую власть, насколько глубоко контролировать общественные процессы и общественное сознание, чтобы убедить и принудить миллиард человек планово рожать детей по инструкциям партии?

Правда, следует отметить, что концепция управления рождаемостью возникла не при Дэн Сяопине, и Мао Цзэдун проводил политические кампании, направленные на ограничение рождаемости, но до запретов дело не доходило. Острота проблемы всё-таки возникла с переходом к рыночной экономике и была обусловлена страхом руководства перед неконтролируемым ростом безработицы и нищеты. Ограничение рождаемости стало неотъемлемым компонентом периода перехода Китая к «рыночному социализму».

В результате экономических реформ Китай рванул по объёму экспорта в мире с 28-го места в 1980 г. на 10-е место в 1984 г. Страна стремительно превращалась в пресловутую «мировую фабрику».

Важными аспектами успешности экономических реформ и контролируемости внедрения рынка стали не только агрессивная борьба с коррупцией, но и тотальная пропаганда «строительства социалистической духовной культуры» и внедрение рабочего контроля. В данном случае КПК опиралась на более-менее надёжные карательные органы, многомилионный состав партии, пронизывающий все общественные организации, и настроенные против бизнесменов рабочие массы.

Китайские руководители и СМИ без устали твердили о морально-нравственных ценностях социализма и необходимости «раскрепощать сознание» только в рамках строительства «социализма с китайской спецификой». Идеологии наживы и рвачества в духовной сфере была противопоставлена проповедь о социализме по типу той, что пыталась внедрять КПСС через «моральный кодекс строителя коммунизма». Правда, в СССР это скорее не работало, так как для советских людей, не знакомых с капитализмом, насаждаемые ценности были абстрактны и было непонятно, чему и зачем они противопоставляются. Многие китайцы же, которых рынок поставил в условия конкурентного выживания, находили духовное убежище в этой государственной идеологии, окрашенной патриотизмом. Китайское общество, расколотое при Мао на сторонников коммунизма и людей, не понимающих и не принимающих социальное строительство, оказалось вновь расколото на патриотов, которые шли за социалистическим государством, и либералов, которых тяготили государство и партия. В 1980-е гг. в Китае на фоне социальной трансформации регулярно происходили беспорядки.

Что касается рабочего контроля, то в 1978 г., на заре реформ, Дэн Сяопин писал:

«Наиболее важные вопросы предприятий будут представляться на рассмотрение собрания представителей рабочих и служащих или общего собрания рабочих и служащих. Руководящие работники предприятий должны будут выслушивать мнение рабочих и служащих на этих собраниях, принимать критику и контроль с их стороны. Эти собрания получат право предлагать вышестоящим инстанциям наказывать или заменять тех руководителей и управленческих работников, которые имеют серьезные упущения по службе или отличаются порочным стилем. Профсоюзы предприятий станут рабочими органами собраний представителей рабочих и служащих и общих собраний рабочих и служащих. Поэтому они перестанут быть такими организациями, которые, по мнению некоторых людей, большой роли не играют. От работы профсоюзов зависит степень реализации прав рабочих как хозяев страны, качество управления предприятиями, успешное осуществление централизованного руководства. Другими словами, если управление на предприятии поставлено хорошо, то это заслуга не только партийных и административных работников, но и всех рабочих предприятия, его профсоюзной организации».

Разумеется, такой рабочий контроль в полной мере реализовать не удалось, это в целом синдикалистский и утопический подход. Однако в Китае, как, кстати, и в СССР при НЭП, профсоюзы и рабочие собрания играли и играют значительную контролирующую и сдерживающую роль, сковывая собственников и руководство в их естественном стремлении к «эффективному менеджменту». Профсоюзы стали фактором регулирования рыночных отношений.

Шестая пятилетка вызвала расслоение китайского общества, хотя в среднем доходы населения выросли. Ежегодный рост валовой продукции промышленности и сельского хозяйства в юанях составил впечатляющие 11 процентов. Вырос объем производства стратегических продуктов к показателям 1980 г.: стального проката на 26,1 проц., угля — 37,1 проц., электроэнергии — 35,8 проц., сырой нефти — 17,9 проц., зерна — 21,4 проц., хлопка — 92,8 проц. Ежегодный рост ВВП составил около 10 процентов. Но опять же нужно понимать, что это достаточно лукавые цифры стоимостных показателей.

Копировать технологии и ликвидировать техническую отсталость страны оказалось не так-то просто. Во-первых, госпредприятия в условиях конкуренции и рынка погрузились в глубокий кризис, рабочие переходили в частный сектор из-за более высоких зарплат, в руководстве заводов царил бардак, т. к. начальство не привыкло работать в рыночных условиях. Во-вторых, западные корпорации не особо-то спешили переводить в Китай высокотехнологические производства, предпочитая использовать самые примитивные орудия производства и наживаться за счёт дешёвого, зачастую ручного труда китайцев.

В октябре 1987 г. состоялся XIII съезд КПК, который подвёл первые итоги реформ и теоретически сформулировал представления КПК о социализме. Несмотря на трудности и проблемы, было принято решение углублять политику реформ и открытости. Весь 1987 г. Дэн Сяопин усиленно писал заметки, разъясняющие курс партии. Его основной посыл был, что страна слишком осторожничает, нужно решительнее развивать и углублять реформы. Главная проблема на пути реформ исходит «слева»:

«В процессе осуществления модернизации, проведения реформы и расширения внешних связей возникает проблема помех “слева” и справа. В большинстве случаев помехи “слева” связаны с силой привычки. К старому прочно привыкаешь, и от таких привычек избавляться трудно. Помехи справа обусловлены попытками буржуазной либерализации и поголовной вестернизации Китая, включая насаждение демократии западного образца. Из этих двух видов помех основная помеха исходит “слева”».

Для ведения эффективной борьбы с «левым» крылом партии, «правые» за пять лет под реформистскими лозунгами приняли в партию более семи миллионов человек (15 процентов от итоговой численности в 46 млн), размывая таким образом базу оппонентов.

Именно XIII съезд КПК, на который было аккредитовано более 400 журналистов, в т.ч. западных, с которого велись прямые трансляции на ТВ и мероприятия которого были оформлены по всем правилам политических шоу, впервые заявил, что период «реформ и открытости» дал Китаю самый быстрый экономический рост в истории. Это был удачный пиар-ход, подкрепившийся в дальнейшем более ощутимыми экономическими результатами и переросший в политическое клише о современном Китае.

Там же на съезде было сформулировано, что Китай находится на «начальной стадии социализма», которая продлится около ста лет. Суть этой стадии, по мнению КПК, состоит в ликвидации бедности и отсталости Китая. Ближайшие задачи страны предполагались те же самые: развитие производительных сил через модернизацию, расширение связей с внешним миром, развитие планового товарного хозяйства при сохранении ведущей роли общественной собственности, «демократия» при условии сохранения стабильности и сплоченности, создание социалистической духовной культуры.

XIII съезд КПК был во многом ориентирован на западную аудиторию, как бы указывал инвесторам, что реформы — это «всерьёз и надолго», что никто иностранные капиталы не тронет, а двери Китая будут открываться всё шире. Всё это сыграло не только в плюс, но и вызвало активизацию протестных настроений. А США, крайне недовольные восстановлением отношений Китая и Советского Союза, посчитали, что атмосфера либерализации — это признак крайней слабости КПК и резко активизировали подрывную работу, чтобы спровоцировать недовольные массы на оранжевую революцию.

«Откровенно говоря, — отмечал по горячим следам Дэн Сяопин, — недавние беспорядки и контрреволюционный мятеж в Пекине были спровоцированы прежде всего международными антикоммунистическими и антисоциалистическими течениями. К сожалению, США в этом вопросе увязли слишком глубоко и без конца ругают Китай. Китай является жертвой в полном смысле этого слова. Китай не сделал ничего плохого для США. Каждый вправе оставаться при своем мнении, но нельзя рассчитывать на то, что мы примем несправедливые упреки. Общественность США информируют “Голос Америки” и американская пресса. Они утверждают, “на площади Тяньаньмэнь лились потоки крови”, и даже называют конкретные цифры: погибло-де столько-то и столько-то десятков тысяч людей. “Голос Америки” распоясался до безобразия. В нем подвизается целая компания лгунов, у которых нет ни малейшего понятия о честности».

Наряду с созданием образа открытого Китая съезд утвердил стратегический план развития из трёх шагов: 1) увеличить ВНП вдвое по сравнению с 1980 г., 2) к концу XX в. вновь увеличить ВНП вдвое и 3) увеличить ВНП на душу населения до уровня развитых стран к середине XXI века.

В 1992 г., уже находясь в отставке, Дэн Сяопин сделал ключевые дополнения к этой политике КПК. Рост ВНП, по его мнению, должен происходить при соблюдении трёх обязательных условий: 1) критерием оценки реформ является их польза с точки зрения развития производительных сил (грубо говоря, ВНП должен расти не за счёт финансовых спекуляций, а за счёт роста производства), 2) государство должно постоянно усиливать свою власть (грубо говоря, диктатура КПК священна, а локомотивом роста должен быть госсектор), 3) должен постоянно расти уровень жизни народа.

Основным теоретическим положением «трёх условий» стал вывод Дэн Сяопина о том, что сущностью социализма является развитие производительных сил, ликвидация эксплуатации, преодоление имущественного расслоения и достижение всеобщей зажиточности. Он резко критиковал представления о том, что экономическое развитие социализма должно идти через плановую экономику, утверждая, что неважно, через рынок или план происходит рост производительных сил. Тем самым теория Дэн Сяопина окончательно разрывала с классическими марксистскими представлениями о том, что сущностью социализма является построение коммунистического общества на основе обобществления средств производства в руках государства. Социализм, по мысли Дэн Сяопина, пройдя через долгий период развития, должен окончательно заменить капитализм. Такую же теоретическую позицию у нас опять же выдвигал в своё время Бухарин.

Кстати говоря, многие современные страны, в т. ч. Россия, постепенно приходят к осознанию, что рост рыночной экономики необходимо регулировать примерно с таких же, как у «трех условий», позиций. Китайская модель своим примером оказывает достаточно глубокое влияние на внутреннюю политику других стран, подобно тому, как в своё время передовая социальная политика СССР (всеобщее избирательное право, длительность рабочей недели, пособия, пенсии и т. д.) оказала воздействие на большинство стран мира.

Наиболее спорным тезисом теории Дэн Сяопина является ликвидация эксплуатации. Если в госсекторе направляемая на общественное развитие прибыль может и не считаться продуктом эксплуатации, то как быть с прибылью частного сектора? Что это, если не продукт эксплуатации, и как заставить частника направлять его личные деньги на пользу общества, а не на покупку домов, яхт и футбольных клубов? Тем более когда речь идёт о частных американских или европейских корпорациях, выкачивающих прибыли в свои страны. Этот щепетильный вопрос в идеологии КПК скромно обходится стороной.

Проведённый в том же 1992 г. XIV съезд КПК официально утвердил теоретические воззрения Дэн Сяопина в качестве руководящей идеологии и программы действий. После 1992 г. китайский вождь окончательно отходит от политики. В дальнейшем на XV съезде в 1997 г. «теория Дэн Сяопина» была включена наряду с марксизмом-ленинизмом и «идеями Мао Цзэдуна» в устав КПК.

http://alternatio.org/media/k2/items/src/9a7b95e3f2f85c9e05692da487b1c239.jpg

Экономика Китая. Переход к рыночной социалистической экономике

ALTERNATIO.ORG

---

К 1980-м годам в Китае началась новая эпоха в развитии страны, которую называют политикой реформ и открытости. Сама эта политика была...

 

[+S.T.A.L.K.E.R Topic Author 27,522]

 

[+S.T.A.L.K.E.R Topic Author 27,522]

Продолжение цикла публикаций посвященных основным этапам развития экономики Китая.
Материал ниже посвящен периоду "китайского НЭПа".

Экономика Китая. Становление рыночной экономики

Сегодня КПК официально считает, что в 1990-е гг. партия и государство находились «перед угрозой жизни и смерти». И это вполне соответствовало реальному положению вещей и характеризует период руководства Цзяна.

Первый и самый главный политический вызов, который встал перед лицом КПК в конце XX в., — это крах СССР и стран социалистического лагеря. К 1990-м гг. КПК перестала рассматривать СССР как несоциалистическое государство, следовательно, проблематика загнивания КПСС, развала СССР и упразднения целой группы социалистический государств Восточной Европы поставила на повестку дня вопрос о жизнеспособности марксизма-ленинизма и коммунизма вообще. Идейные брожения антикоммунизма значительно усилились как в китайском обществе, так и внутри самой КПК. Требовалось идейно-теоретическое обоснование власти коммунистической партии, так как Китай — это не парламентская республика, где такое обоснование исчерпывается выборными процедурами. Если марксизм-ленинизм показал несостоятельность на примере СССР и Европы, то какое КПК имеет моральное право претендовать на абсолютную монополию власти в Китае? Тем более само руководство КПК выдвинуло концепцию «практика — критерий истины».

<...>

Можно допустить, что произошло перерождение идеологии КПК, а можно сказать, что шла некоторая дипломатическая игра на публику, ведь вопрос о привлечении западных инвестиций стоял по-прежнему остро. Иностранный капитал вполне лояльно относится к «азиатской автократии» (как раз линия национал-патриотизма) в сравнении с коммунистическим режимом, т. к. риски потери собственности и доходов при первом значительно ниже. «Владельцы заводов, газет, пароходов» твёрдо выучили, что коммунисты рано или поздно отберут частную собственность и лишат сверхдоходов. Тогда как с националистами, рядящимися в красные одежды, всегда можно договориться. Поэтому следует понимать, что образ националистической власти в какой-то степени был выгоден КПК с точки зрения замысла максимального привлечения иностранных капиталов.

Экономическим фоном угроз устойчивости власти КПК являлась продолжающаяся поляризация китайского общества. Доходы коммерсантов и всякого рода дельцов бурно росли, а покупательная способность доходов населения периодически снижалась. То есть в реальности происходило то, что, по словам руководства КПК, было недопустимо. Расхождение слов и дел, идеологии и практики — один из классических признаков обычной парламентской партии, превращение КПК в которую открывало бы в Китае путь к демократии. Некоторые на Западе потирали руки, ожидая скорого «краха диктатуры».

Но главной опасностью разложения власти КПК была, конечно, не идеология как таковая, а коррупция. Именно коррупция в партии подрывала её авторитет в самых широких массах китайцев, возбуждала стремление в народе к политической альтернативе. Тем более диссидентское движение усилиями Запада и просчётами КПК ширилось на плодородной почве рыночной демократизации общества.

Репрессивная кампания Дэн Сяопина не избавила и не могла избавить партию от коррупции, она ударила по самым распоясавшимся чиновникам и наглядно показала партократам «правила игры», что переход к рынку не означает перехода к «бюрократическому капитализму». В ответ коррупционеры стали хитрее, начали лицемерить, прятать наворованное и даже сбегать на Запад. Цзян Цзэминь это хорошо осознавал, поэтому при нём была запущена очередная масштабная кампания по борьбе с коррупцией «за налаживание партийного стиля и неподкупного аппарата». В 1994 г. на 4-м пленуме ЦК КПК 14-го созыва были выдвинуты «пять строгих правил», одно из которых — бескорыстное выполнение административных функций, скромность и сохранение связи с массами.

Сущностная разница антикоррупционной политики Китая всего периода «социализма с китайской спецификой» с подобной в других странах состоит в её глубоко партийном характере. Коррупционеров выявляет сама партия по жалобам членов партии и беспартийных, а уголовное преследование уже становится результатом «партийного следствия». Прокуратура, милиция и суд в Китае ничего фактически не расследуют и не решают, они лишь формализуют уже заранее вынесенный партией «приговор». Если органы партийного контроля установили вину коррупционера, никакие адвокаты, «независимые суды», «собранные доказательства» спасти его от кары не способны. И именно эта не вполне правовая и совершенно недемократичная система, а вовсе не пресловутая суровость наказания, обеспечивает относительную эффективность антикоррупционной политики КПК. Разумеется, одной из основных причин доносов был роскошный образ жизни, особенно ближайших родственников чиновников.

<...>

Второй по значимости опасностью разложения власти КПК стала общая духовная деградация общества. Как известно, демократия западного образца внедряется тем успешнее, чем активнее общество ввергается в пучину хаоса и нравственного разложения. Китайцы называют такие процессы метким словечком «вестернизация».

«После начала проведения политики реформы и открытости, — писал Цзян Цзэминь, — вновь возникли такие проблемы, как наркомания, проституция, азартные игры, которые исчезли в Китае еще много лет назад. Откроешь окно, например, и в комнату сразу залетят мухи; важно не давать им размножаться, надо их уничтожать».

Именно подобные картины «размножающихся мух» дикого капитализма, которые наблюдались в больших городах при Цзяне, подмочили его репутацию в глазах рядовых китайцев, особенно промышленных рабочих. Чудовищная политика Запада по наркоманизации Китая в XIX в. твёрдо засела в народной памяти, а про массовые поставки украинок, молдаванок, румынок, прибалток и даже русских девушек в качестве проституток в западные страны, сообщала сама китайская пресса, что только добавляло страха за дальнейшие судьбы отечества.

В 1996 г. на 6-м пленуме ЦК КПК 14-го созыва последовал ряд решений по «строительству духовной культуры», которые должны были противопоставить «партийную линию» стихии рыночного разложения общества. Однако поскольку «общественное бытие» уже погрузилось в мир всеобщей конкуренции и «свободы», пропаганда и агитация КПК оказалась не только беззубой и формалистичной, но и не отвечала чаяниям молодого поколения, уже изрядно заражённого западным культурным «поветрием». В 1990-е гг. идеология КПК была настолько же немодной, как и у нас в 1980-е гг. идеология КПСС. Поражение КПК на идейном фронте иллюстрируется, например, широким распространением в 1990-х гг. сектантского учения «Фалуньгун».

Оценка руководством США внутренней обстановки в Китае прямо отражалась на международном положении страны, ведь в 1990-е мировую политику определяла единственная сверхдержава. В конце 1989 г., после подавления выступлений на площади Тяньаньмэнь, Киссинджер и помощник президента Буша по вопросам национальной безопасности Скоукрофт поочередно посетили Китай и согласились с проектом КПК по реанимированию отношений между странами. Это было логичным решением, т. к. «китайский майдан» провалился. Однако из-за стремительного развития событий в СССР и Восточной Европе США быстро передумали дружить с Китаем и наложили на него санкции. После окончательного развала СССР американцы начали накачивать тайваньскую армию вооружением, рассчитывая на скорое падение КПК и начало новой гражданской войны в стране. В 1995 г. тайваньские руководители впервые после установления США дипотношений с КНР были приняты в Вашингтоне на высоком уровне. Однако к середине 1990-х г. американцам становилось всё яснее, что быстрого краха КПК по советскому сценарию не ожидается, поэтому Клинтон с Цзян Цзэминем открыли эпоху потепления отношений. Возможность быстрого и крупного заработка американских корпораций в Китае оказалась определяющей. США рассчитывали, что технологическая зависимость Китая сохранит военно-политическое доминирование Америки, а дальнейшая либерализация китайской экономики рано или поздно приведёт к падению КПК или демократизации режима до «настоящей многопартийности». Сейчас понятно, что это была победа китайской дипломатии и китайской хитрости, что признал и Помпео в своей знаменитой речи о новой холодной войне в 2020 г.

В международных делах КПК придерживалась принципа «хладнокровно наблюдать, сдержанно реагировать, ни в коем случае не главенствовать, но кое-что делать». Это относилось, прежде всего, к так называемым развивающимся странам, в выстраивании отношений с которыми Китай видел возможность разрушения однополярного мира. Большую роль Цзян Цзэминь отводил также выстраиванию отношений с Россией и Японией. Всё это оказывало прямое влияние на экономическое развитие Китая, политику привлечения и вложения инвестиций, сделало, в частности, задел той масштабной экономической экспансии Китая, которую КПК запустила в XXI в.

Углубление реформ КПК производилось на основе переоценки роли и соотношения планирования и рынка в экономике. Так, на XII съезде (1982 г.) КПК утверждала о главной роли планового хозяйства и вспомогательной роли рынка, в постановлении 3-го пленума ЦК КПК 12-го созыва (1984 г.) давалась новая формулировка: «социалистическая экономика — это плановое товарное хозяйство, основанное на общественной собственности», т. е. говорилось о слиянии планового и рыночного секторов. На XIII съезде (1987 г.) это было подтверждено требованием объединения плана и рынка. 4-й Пленум ЦК КПК 13-го созыва (1989 г.) постановил создать хозяйственную систему, которая сочетает план и рынок для реализации глобального социалистического планирования. Расшифровывалось это так: доминирующее положение в экономике государственного сектора; ведущая роль распределения по труду при разрешении распределения по капиталу и даже помощи «стать зажиточными одним раньше других»; сочетание рынка и плана в госсекторе и плановое регулирование рынка в частном. Фактически речь шла о том, что рыночные механизмы должны регулировать все предприятия, а государство — осуществлять только «макроконтроль» и «макрорегулирование».

В таких условиях на повестку дня встало три вопроса: о банковской сфере, биржах и приватизации.

Во-первых, должно ли государство контролировать банковскую сферу классическим образом только через центробанк или необходимо контролировать основные финансовые потоки через госбанки. Во-вторых, допустима ли при «социализме с китайской спецификой» биржа, традиционно считающаяся институтом рынка капиталистического. В-третьих, допустима ли приватизация убыточных государственных предприятий. КПК разрешила эти вопросы по-разному.

Основой финансовой системы рыночного Китая стали госбанки, которые руководствовались двумя принципами: «производить два расчёта — экономический и политический» и «на первом месте питание, на втором строительство». Без этой мощнейшей регуляторно-плановой банковской системы тенденции полуколониальной зависимости рыночного роста Китая приобрели бы характер господствующих. Конечно, с политической точки зрения западные корпорации, которые вкладывали капиталы в Китай, были крайне не заинтересованы в развитии инфраструктуры, повышающей военный потенциал НОАК, в таком развитии сельского хозяйства, которое бы гарантировало продовольственную безопасность страны, и в реализации таких экономических проектов, которые бы повышали уровень доходов населения. Тогда как «политический расчёт» китайских госбанков с разной долей успешности направлен как раз на это. В чём это проявляется? Прежде всего в том, что для получения выгодного кредита, финансирования или льготного обслуживания каких-то сделок нужно одобрение партийных и правительственных органов.

Вместе с тем вопрос о допустимости бирж был решён в пользу их открытия. С 1990 г. одна за другой открылись Шанхайская фондовая биржа, Шэньчжэньская фондовая биржа, Китайский центр по обмену инвалюты, единый межбанковский рынок по аккумуляции капиталов и т. д., постепенно сформировались денежный, фондовый, страховой, валютный рынки. Историография возникновения этих финансовых институтов крайне скудна. Дэн Сяопин и Цзян Цзэминь вообще ничего не писали и не говорили по этому поводу (по крайней мере, русских переводов нет). По-видимому, КПК посчитала, что без допущения финансовой сферы рынка перспектива широких западных инвестиций будет туманной. В китайском документальном фильме к 70-летию основания КНР так и говорится, что открытие бирж «послало миру мощный сигнал о том, что реформы Китая будут неуклонно продвигаться вперёд».

К характеристике финансовой системы следует добавить, что курс юаня продолжал оставаться «твёрдым», т. е. устанавливался Народным банком Китая в отношении доллара (сначала на базе «валютной корзины», а с 1994 по 2005 гг. $1 = 8,27 юаней).

Вопрос же о допустимости приватизации стал самым социально острым, т. к. китайское общество, во-первых, наблюдало результаты нашей приватизации и приватизации в странах Восточной Европы, во-вторых, было настроено крайне настороженно к переходу госсобственности в руки частника. В 1990-е гг. одним из самых частых требований митингов рабочих было недопущение приватизации и банкротств предприятий, т. к. это рассматривалось исключительно как разрушение промышленности в интересах сил, желающих поработить Китай.

Прежде всего Цзян Цзэминь подчёркивал, что приватизации земли в Китае не будет никогда.

«Стратегическое решение начать реформу с деревни, — писал он, — отвечает конкретным условиям Китая. Семейный подряд, при котором вознаграждение за труд зависит от его конечных результатов, — великий почин китайского крестьянства. Уважая желания крестьян, ЦК партии активно поддержал эксперимент и через несколько лет ввел подряд по всей стране. Мы упразднили народные коммуны, но не пошли по пути приватизации земли. Мы взяли за основу семейный подряд, увязали централизацию с децентрализацией, перешли к двухъярусному хозяйствованию. В результате крупная проблема, касающаяся системы хозяйственного управления в нашей социалистической деревне, получила свое разрешение. Предоставление 800 миллионам крестьян права на самостоятельную эксплуатацию земли, почти полная отмена централизованных закупок и обязательных поставок сельхозпродукции, либерализация цен на большую ее часть избавили сельскохозяйственное производство от мук длительного застоя. Экономика села стала стремительно развиваться по линии специализации, товарности и социализации. Широкие слои городского и сельского населения получили заметную выгоду».

В 1995 г. Цзян Цзэминь в одной из работ противопоставлял путь приватизации и путь многоукладности следующим образом:

«Нужно четко установить некие основные грани, скажем, грань между марксизмом и антимарксизмом, между одновременным развитием многосекторной экономики, в которой ведущую роль играет сектор социалистической общественной собственности, и приватизацией, между социалистической демократией и парламентской демократией Запада, между диалектическим материализмом и идеалистической метафизикой, между социалистической и гнилой буржуазно-феодальной идеологией, между изучением всего передового, что есть у Запада, и преклонением перед иностранщиной, между культурным и здоровым образом жизни, с одной стороны, и пассивно-упадочническим образом жизни, с другой, и т. д.».

В 1999 г. он подтвердил отношение КПК к приватизации:

«Мы должны активно созидать и смело продвигаться вперед, но ни в коем случае не осуществлять приватизацию. Это главный принцип, и здесь не должно быть никаких колебаний».

Тем не менее КПК допускала нечто похожее на приватизацию, хоть и в усечённом виде. Так, на первоначальной стадии «реформ и открытости» ещё в 1980-х гг. были допущены субподрядные контракты, т. е. по некоторым отдельным направлениям деятельности или производственным потребностям государственных предприятий можно было привлекать частные компании. Это не привело к тотальному опутыванию госкомпаний фирмами-посредниками только из-за жёстких законодательных ограничений и контроля. Позже было допущено акционирование предприятий работниками и даже выкуп госкомпаний их руководством. Однако термином «приватизация» КПК эти процессы не описывала, на словах приватизация приравнивалась к предательству.

<...>

Чем госсектор современного Китая отличается, например, от госсектора Франции или России? Прежде всего тем, что китайские госпредприятия не должны служить обогащению частных лиц, которое в других странах обычно происходит через опоясывание госкомпаний паутиной частных подрядчиков и поставщиков, которые выкачивают из них часть прибылей государства. И это объективное противоречие общественного характера госактивов и условий рыночной экономики, с которым, конечно, борются во всех странах, но, как правило, безуспешно. В Китае же эта борьба носит политический характер, поэтому есть основание полагать, что она более успешна.

Китайцы настаивают на том, что их госкорпорации — абсолютно рыночные предприятия, такие же как и в других странах. Однако в таком случае, во-первых, они служили бы «дойной коровой» для частников и чиновников, перманентно создавая класс олигархии, чего, вообще говоря, за 40 лет реформ не наблюдается, во-вторых, лишали бы китайское государство возможности реализации инфраструктурных проектов гигантского масштаба, в которых задействованы порою десятки крупных корпораций, что как раз наблюдается все последние десятилетия. Когда государство решает что-нибудь построить, то после этого никто не принимает в учёт «частные интересы» госкомпаний, а первые секретари на местах руководят стройкой так, как будто все эти корпорации отданы им в распоряжение. А иногда и заставляют участвовать частника, вызывая его на ковёр с вопросом: «Ты что, не патриот, тебе прибыль дороже Родины?»

Поэтому, кажется, замыливание в идеологии этого противоречия говорит лишь о том, что КПК проявляла и проявляет тактическую хитрость, превознося на словах рынок, а втихаря занимаясь самым банальным директивным планированием, как минимум в рамках госсектора. Это не говоря о том, что многие крупные формально частные компании на деле подчиняются партии. Кстати, в 2002 г. чиновник Государственного статистического управления Китая в интервью «Синьхуа» проговорился, что директивное планирование всё ещё функционировало в пяти отраслях производства промышленной продукции.

<....>

Пленум 1993 г. окончательно превратил госпредприятия в коммерческие в том смысле, что они должны быть прибыльными в рамках рыночной конкуренции, а их непосредственное руководство должно быть самостоятельным. Из содержания решения пленума также можно сделать вывод, что «единая общенациональная система открытого рынка» должна создаваться в том числе посредством перетоков капитала через финансовые институты. После пленума последовала череда реформ налогового, банковского, валютного, внешнеторгового законодательства в соответствии с его решением. Эта либерализация положительно сказалась на притоке инвестиций.

«Левым» внутри и за пределами Китая, а также западным политикам, аналитикам и менеджерам казалось, что точка невозврата пройдена и «социализм с китайской спецификой» необратимо превращается в капитализм с китайской спецификой. На Западе пошла волна лицемерных публикаций и документальных фильмов о тяжести положения рабочего класса в Китае, его низком уровне жизни. Как будто при Мао Цзэдуне китайские рабочие работали по шесть часов на станках ЧПУ и не испытывали нужды.

Парадоксально, но о Китае одними и теми же красочными картинами ужасов пролетарского и крестьянского быта писали западные либералы и западные леваки. Кстати, всякого рода западные троцкисты в 1930-е точно так же вместе с либералами и консерваторами клеймили сталинский СССР за сверхэксплуатацию рабочих и трудности быта рабочих и колхозников. Удивительно, что КПК не использовала этой параллели и вообще никак не реагировала на потоки грязи и спекуляций по этому поводу, засунув голову в песок. Хотя, может быть, в позиции КПК проявилась как раз зрелость, потому что через 20 лет материальное положение трудящихся в Китае начало стремительно догонять таковое на Западе и теперь противники КПК об этом помалкивают. Леваки, либералы и консерваторы придумали новую «проблему» — теперь в Китае капитализм, потому что «растёт количество миллиардеров» и насаждается «цифровой гулаг». Правда, и то и другое зафиксировано такими «авторитетными источниками», как «Гардиан», «Форбс» и прочими вашингтонпостами с википедиями, но кому какое до этого дело, когда так сильна жажда обличения КПК? Что-то в этом есть синофобское, даже у леваков. Ведь когда читаешь старые портянки американских и европейских троцкистов о сталинском СССР, между строк то и дело проскакивает подсознательная мысль, что ну не может «лапотный Ивашка» построить великое здание светлого прекрасного социализма, теорию которого разработали культурные люди Франции и Германии. Вот и тут так же, читается некоторое презрение к Азии вообще и к китайцам в частности.

После углубления реформ на основе пленума конца 1993 г. экономика Китая столкнулась с кризисом. Официально КПК отрицает, что в стране хоть когда-то были экономические кризисы. По мнению китайских коммунистов, филигранное политическое руководство превращало все кризисные явления в возможности роста. Если сравнивать с экономическими кризисами на Западе, может быть, так сказать при известной доле дипломатичности и можно. Однако в реальности внедрение политики «реформ и открытости» и «углубление реформ и расширение открытости» вызывали в конце 1980-х гг. и середине 1990-х гг. экономические кризисы, которые статистически выражались, прежде всего, в гиперинфляции. Разумеется, у кризисов были и более глубокие, структурные следствия, однако адекватной литературы и аутентичной статистики по этому поводу нет.

В заслугу КПК можно поставить, что к концу 1996 г. при быстром экономическом росте относительно удалось обуздать инфляцию. Официальные и неофициальные данные по инфляции рассматривать особого смысла нет из-за их очевидной политизированности и методологической спорности подсчётов, однако стремительный скачок цен на основные продукты питания остановить удалось точно. Вместе с тем к 1997 г. в экономике был ликвидирован дефицит продуктов народного потребления, т. е., с одной стороны, продуктов стало больше, с другой стороны, количество денег на руках населения впервые оказалось меньше, чем доступных товаров на рынке. КПК посчитала такую ситуацию переходом от рынка, на котором доминирует производитель, к рынку, на котором доминирует потребитель, положительно оценивая данный факт. Что достаточно спорно, так как данная переконфигурация рынка создавала условия для возникновения классического кризиса перепроизводства.

Кроме того, КПК весьма успешно справилась с азиатским экономическим кризисом, инспирированным западными финансистами, прежде всего Соросом.

В целом же восьмая пятилетка (1991-1995 гг.) с точки зрения рыночных показателей показала поступательный и динамический рост. Значительным достижением восьмой пятилетки стало досрочное — на пять лет раньше — выполнение задачи увеличения ВВП в четыре раза к концу 2000 г. ВВП к 1995 г. увеличился в 4,3 раза к уровню 1980 г. Темпы годового роста экономики Китая составили 11%, почти на 14% был прирост капиталовложений в средства производства по сравнению с седьмой пятилеткой. Были построены 845 крупных и средних объектов и проведена технологическая реконструкция 374. Были построены железнодорожные магистрали протяженностью в 5,8 тыс. км (для сравнения: в пятилетку разгара «культурной революции» было построено 3,8 тыс. км), автодороги протяженностью в 105 тыс. км (в три раза больше, чем в ту же пятилетку 1966-1970 гг.), в частности высокоскоростная автотрасса длиной более 1,6 тыс. км. Пропускная способность портов увеличилась на 138 млн тонн, было построено 12 аэропортов, проложено 100 тыс. км межгородских оптических кабелей. Мощность производства электроэнергии ежегодно росла на 9%.

За счёт привлечения инвестиций и роста технологичности производства Китай согласно своим данным занял первое место в мире по производству зерна, мяса, угля, цемента, хлопка, хлопковой ткани, телевизоров, второе место по стальному прокату и химволокну, третье место по производству электроэнергии. При этом нужно понимать, что значительная часть произведённой продукции принадлежала западным корпорациям.

Трансфер технологий был основным условием допуска инвесторов в китайскую экономику. С помощью иностранного капитала совместные предприятия, прежде всего в легкой и пищевой промышленности, смогли ещё к началу 1990-х гг. обновить оборудование и внедрить технологии, включая обучение персонала, и, как следствие, повысить производительность. Начиная с 1993 г. Китай становится мировым лидером по привлечению иностранных инвестиций, в том числе капиталы пошли в тяжёлую промышленность и электронику. Всего за период 1978-1998 гг. было заключено более 300 тыс. контрактов прямых капиталовложений, из них 55% пришлось на резидентов из Гонконга (англичане и американцы), 12% из Тайваня (американцы), 8% из США, 5% из Японии. Пиком привлечения инвестиций стал 1994 г. — официально $33 млрд, а по данным западных платёжных агентов — $82 млрд.

По данным МВФ, за период 1979-2001 гг. КНР получила из-за рубежа $568 млрд, из которых $393,5 млрд составили прямые инвестиции (69,2%), $147 млрд — займы (25,9%), $27 млрд — прочие формы вложений (4,9%).

Наряду с перениманием технологий через инвестиционные контракты, китайцы активно копировали технологии производимой на их территории продукции. Государство и частники открывали рядом с заводами западных компаний такие же свои, переманивая работников и копируя технологические цепочки. Сначала качество продукции оставляло желать лучшего, но постепенно усилиями партии, государства, предпринимателей и даже рабочих оно повышалось. К чему этот «промышленный шпионаж» в итоге привел, хорошо видно сейчас, когда «китайские бренды» постепенно вытесняют западные не только в самом Китае, но и по всему миру. Причём это было не столько стихийное явление, сколько именно ручное управление политикой ликвидации технологической отсталостью.

В сентябре 1995 г. на пятом пленуме ЦК КПК 14-го созыва были приняты «Предложения о IX пятилетке и перспективах экономического и социального развития к 2010 году». Девятая пятилетка стала первой по счету в среднесрочной и долгосрочной программе развития страны в условиях «социалистической рыночной экономики». В этом же году КПК начала планомерно сокращать государственное участие в нестратегических секторах экономики. По итогам пятилетки среднедушевой уровень ВВП по сравнению с 1980 г. удвоился, ВВП рос в среднем на 8,3% в год.

1 июля 1997 г. произошло ключевое для самосознания китайцев событие — возвращение Гонконга под юрисдикцию КНР. Этот успех внешней политики КПК сыграл ключевую роль в укреплении авторитета власти. Национальные чувства китайского народа, как отмечалось ранее, исторически были сильно ущемлены колониальной политикой западных держав, и рядовые китайцы были готовы простить КПК многое на фоне успехов по «собиранию земель китайских». Тем более когда речь шла об англичанах. Это как возвращение Крыма у нас, только в десять раз более значимо в понимании китайцев.

Англичане прекрасно понимали значение передачи Гонконга КНР в вопросе устойчивости власти КПК и расставили немало «рогаток». Однако Запад был уже не в силах удерживать Гонконг в отрыве от набирающей экономический вес ядерной державы с миллиардным населением.

После этого в сентябре 1997 г. на повышенных тонах состоялся XV съезд КПК, который продвинул «реформы и открытость» ещё дальше. Кроме того, встал вопрос о том, как реализовать потенциал рыночной экономики Китая в условиях глобализации мировой экономики, что стало неприятной неожиданностью для Запада.

XV съезд допустил акционирование государственных предприятий и акционерную кооперацию. Правда, к 2001 году в Китае действовало около 18 тыс. акционерных обществ, что для такой большой страны не так уж много.

«Кое-кто за границей посчитал, что в Китае будет осуществлена приватизация, подобные ошибочные взгляды появились и у некоторых наших товарищей, в результате на местах возникли те или иные промахи в работе.

<...>

В результате мероприятий приватизационного характера к 1998 г. количество госкомпаний формально значительно сократилось. Что, конечно, способствовало росту благосклонности иностранных инвесторов к власти КПК.

Что касается мирового рынка, то Цзян Цзэминь отмечал, что в 1990-е гг. в мире наблюдались две основные тенденции: в политике мультиполяризация, т. е. разрушение однополярной и построение многополярной системы отношений между странами, а в экономике глобализация. Во-первых, Цзян, как сейчас видно, прозорливо считал причиной экономической глобализации разрядку мировой обстановки, в рамках которой страны ставили вопросы экономического развития на первое место, а политические противоречия отходили на второй план. Во-вторых, он указывал, что научно-технический прогресс, связанный с информационными и биотехнологиями, «как никогда укрепил экономические связи между странами». В-третьих, писал, что ускорение либерализации мировой и региональной торговли и инвестиций — объективная тенденция рыночной экономики.


<...>

Что касается госсектора, то с 1978 по 1998 гг. объём активов его предприятий (предприятия с исключительно государственным капиталом, предприятия с контрольным пакетом акций у государства и предприятия с паевым участием государства) в среднем ежегодно увеличивался на 15%, стоимость валовой промышленной продукции — на 8%, поступление налогов — на 10% (более половины всех налоговых поступлений). Государство продолжало практически полностью контролировать такие сферы экономики, как финансы, железные дороги, телекоммуникация, авиация, нефтяная промышленность, электроэнергетика. В базовых отраслях, таких как дорожные коммуникации, почта, машиностроение, металлургия, нефтехимия, химия, автомобильная и электротехническая промышленность, государство занимало «командные высоты».

http://alternatio.org/media/k2/items/src/c5c09488e675fc65b344bf64ddf31080.jpg

Экономика Китая. Становление рыночной экономики

ALTERNATIO.ORG

---

После отхода от дел Дэн Сяопина «ядром руководства» КПК стал Цзян Цзэминь — избран генсеком в 1989 г., полноценным...

 

[+BAKILI 13,751]

Думаю для китайцев не важно какая система правления в государстве.

Они трудолюбивые в любом случае.

[+S.T.A.L.K.E.R Topic Author 27,522]

Экономика Китая. Современный периодЗавершающая статья цикла посвященного этапам развития китайской экономики с 40х годов XX века по сегодняшний день. В последней статье рассматривается актуальное состояние китайской экономики.

Экономика Китая. Современный период


Кроме того, Ху Цзиньтао сформулировал ясную и простую формулу идеологии КПК. Центральная задача партии — экономическое строительство. К ней примыкают два «основополагающих момента», без которых экономическое развитие пойдёт вхолостую. Первый момент — четыре базовых принципа Дэна: принцип следования путем социализма (т. е. переход к капитализму запрещён), принцип народно-демократической диктатуры (т. е. изменение структуры публичной власти запрещено), принцип руководства Коммунистической партии Китая (т. е. подрыв монополии диктатуры КПК запрещён), принцип придерживаться марксизма-ленинизма и идей Мао Цзэдуна (т. е. крутые изменения идеологии запрещены). Второй момент — это политика реформ и открытости (т. е. многоукладность в экономике и участие в глобализации). Сегодня каждый китайский коммунист знает, прежде всего, не теорию и практику Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Мао и т.д., а эту формулу. Вместе с тем, чтобы обеспечить идеологическую гегемонию конкретно своей линии, чуть позже Ху объявил выдвинутую им концепцию «научного развития» концентрированным выражением китаезированного марксизма:

«Научная концепция развития как результат соединения марксизма с реалиями современного Китая и особенностями эпохи является концентрированным выражением марксистских мировоззренческих и методологических принципов по этому вопросу. Дав новый научный ответ на такие важнейшие вопросы, как: какое именно развитие нужно в условиях новой ситуации и каким образом его осуществлять, она подняла на новый уровень наше постижение закономерностей социализма с китайской спецификой, открыла новые горизонты в развитии марксизма современного Китая. Научная концепция развития — самое последнее достижение теоретической системы социализма с китайской спецификой, квинтэссенция коллективного разума Коммунистической партии Китая, мощное идеологическое оружие в руководстве всей партийно-государственной работой. Вместе с марксизмом-ленинизмом, идеями Мао Цзэдуна, теорией Дэн Сяопина и важными идеями тройного представительства она относится к сфере руководящих идей, которых партия обязана постоянно держаться».

<...>

Переходя к экономическим данным, следует отметить, что одним из ключевых элементов производительных сил, на который сделала ставку КПК и при Ху и позже при Си, — масштабное строительство инфраструктуры: автомагистралей, мостов, портов, аэропортов и самое главное — железнодорожной сети, в том числе высокоскоростной. В 1978 г. Китай производил 62 млн т цемента и 32 млн т стали, а в 2010 — 1880 млн т и 800 млн т соответственно. Китайцы не без основания посчитали, что нет лучшего капиталовложения в большой по территории стране, чем логистика. В 2004 г. был утверждён план строительства железнодорожной сети, средняя скорость движения по которой должна быть не менее 200 км/ч. Технику и технологии китайцы закупили у французов (Alstom), японцев (Kawasaki) и немцев (Simens), но уже через несколько лет освоили самостоятельное производство на том же уровне, а сегодня теснят их на мировом рынке ж/д локомотивов. В 2020 г. у Китая самая длинная сеть высокоскоростных железных дорог, которая по протяжённости превышает таковые во всех странах мира вместе взятых. Деньги на строительство КПК пыталась привлекать за счёт акционирования железных дорог, сохраняя за государством контрольный пакет. Однако первые годы железные дороги работали в убыток и основные капиталовложения пришлись на госбанки Китая.

Создав колоссальную сеть транспортных артерий — 145 тыс. км, в том числе 40 тыс. км высокоскоростных, — КПК сформировала мощный драйвер экономического роста. Для примера: общая протяжённость ж/д сети США — 260 тыс. км (360 км высокоскоростных дорог), в СССР была — 290 тыс. км, сегодня у РФ — 85 тыс. км (650 км высокоскоростных дорог), у Индии — 67 тыс. км (высокоскоростных нет).

<...>

Си Цзиньпин в докладе дал резкую отповедь примиренчеству и прагматизму, попыткам мыслить в категориях экономического развития, а не социальной борьбы, тем самым кинув своеобразный камень в огород тех, кто продолжал воспринимать идеологию в духе Цзян Цзэминя:

«Для осуществления великой мечты необходима великая борьба. Общество прогрессирует, когда происходит движение противоречий, существуют противоречия — значит, существует борьба. Сплачивая и ведя за собой китайский народ, партия должна эффективно реагировать на суровые вызовы, противостоять крупным рискам, преодолевать серьезные препятствия и устранять наисложнейшие противоречия. Необходимо вести великую борьбу, характеризующуюся многочисленными новыми историческими особенностями. Все идеи и поведение, касающиеся погони за удовольствиями, инертности и нерадивости, а также стремления избежать противоречий, являются ошибочными. Партии необходимо осознаннее отстаивать партийное руководство и социалистический строй Китая, решительно выступать против любых высказываний и действий, ослабляющих, искажающих и отрицающих партийное руководство и социалистический строй Китая».

Так идеология КПК начала возвращаться в русло доминирования концепции классовой борьбы, только в роли классовых врагов выступила не буржуазия, а люди (и страны), которые препятствуют полному удовлетворению «постоянно растущих потребностей народа в прекрасной жизни», способствуя прежде всего «неравномерности и неполноте развития» Китая. Действительно главное «новшество» в идеологии Си Цзиньпина, а по сути возврат к сталинизму и маоизму, заключается в провозглашении принципа ультрапартийности. «Партия руководит всем» — таков слоган Председателя Си из доклада ЦК XIX съезду КПК, который намекает, что никакой рыночной либерализации от него ждать не приходится.

<...>

В октябре 2021 г. в «Жэньминь жибао» вышла сенсационная статья «Каждый в Китае может почувствовать, что происходит глубокая трансформация!», которая отражает линию Председателя Си Цзиньпина. Это давняя традиция политической кухни КПК — доносить позицию руководства через статьи малоизвестных авторов.

В статье есть такие ностальгические по звучанию для нас фразы: «нет разложению художественной элиты», «наказание для зарвавшихся толстосумов», «получили по заслугам не только представители богемы, но и зарвавшиеся предприниматели», «великое возвращение к социализму», «вернувшийся красный цвет смывает налипшую грязь», «пятая колонна внутри Китая все чаще провоцирует попытки провести цветную революцию в стране» и т. п. Политическое резюме материала следующее:

«Китай претерпевает серьезные изменения в экономической, финансовой, культурной и политической областях. В стране происходит глубочайшая трансформация. Это возвращение от чрезмерного увлечения эффективностью капиталов к интересам широких масс. Это трансформация капитало-ориентированной модели в модель, ориентированную на народ. Таким образом, мы имеем дело с политической трансформацией. И опять народ — во главе этого нового тренда, а те, кто попробует мешать этим переменам на благо народа, будут отброшены в сторону самим ходом истории. Это глубокое изменение также является возвращением — великим возвращением к первоначальному замыслу Компартии Китая. Возвращением к модели, ориентированной на людей, к самой сути социализма… Если нам по-прежнему придется полагаться на крупных капиталистов как на главную силу в борьбе против империализма и гегемонизма, если мы продолжим сотрудничество с американской отраслью «массовых развлечений», наша молодежь утратит свою сильную и мужественную энергию. И тогда мы потерпим такой же крах, как и Советский Союз, еще до того, как подвергнемся настоящей атаке, позволив нашей стране рухнуть, нашим врагам разграбить богатство Китая, а нашему народу — оказаться в огромной беде. Таким образом, глубокие преобразования, происходящие в настоящее время к Китае, направлены на то, чтобы ответить на грубые и свирепые атаки, которые Соединенные Штаты ведут против Китая».

Линия Си Цзиньпина однозначно началась с «закручивания гаек» в духе Дэн Сяопина, с яростного подавления тенденций, которые расцвели в 1990-е гг. Теперь уже дело идёт к реставрации маоизма.

<...>

Самый интересный момент в резолюции состоит в оценке «Культурной революции». Так, там сказано:

«К сожалению, правильный курс, сформированный на VIII съезде партии, не был полностью доведен до конца, были допущены такие ошибки, как движение за „большой скачок“, движение за создание народных коммун, а также серьезные перегибы в борьбе против правых элементов. Перед лицом суровой и сложной внешней ситуации в то время, партия уделяла значительное внимание укреплению социалистической власти и прилагала для этого огромные усилия. Тем не менее ошибки товарища Мао Цзэдуна в его концепции классовой борьбы в социалистическом обществе как в теории, так и на практике становились все более и более серьезными, и ЦК КПК не удалось своевременно их исправить. Из-за совершенно ошибочной оценки существовавшей в то время расстановки классовых сил в стране и политической обстановки в партии и государстве товарищ Мао Цзэдун развернул „культурную революцию“ и руководил ей. Контрреволюционные группировки Линь Бяо и Цзян Цин, воспользовавшись ошибками товарища Мао Цзэдуна, совершили множество преступлений против государства и народа, и повлекли за собой десятилетнюю смуту, которая принесла партии, государству и народу самые серьезные неудачи и потери со времени образования КНР. Это был трагический урок. В октябре 1976 года Политбюро ЦК партии, исполняя волю партии и народа, решительно разгромило „четверку“ и положило конец „культурной революции“ — этому большому бедствию».

Иными словами, Си Цзиньпин говорит о том, что были допущены перегибы «в борьбе с правыми элементами», тогда как в решении Дэн Сяопина излагался несколько иной взгляд:

«Утверждение, будто «культурная революция» есть борьба с ревизионистской линией или капиталистическим путем, совершенно беспочвенно, к тому же оно стирает грань между правдой и неправдой по ряду важных вопросов теории и политических установок».

Си Цзиньпин в этом вопросе оказался левее Дэн Сяопина. А идеология истории является отражением политической линии.

Однако в области экономики эта линия проявляет себя меньше всего. Структура собственности остаётся прежней, управленческая система госсобственности не претерпела сущностных изменений, частный сектор по-прежнему динамично развивается.

КПК сумела создать уникальную модель общества, в которой политическая надстройка доминирует над рыночными отношениями, стимулируя рост индустрии, а за ним и остальных секторов экономики. Квинтэссенцией политико-экономического подхода КПК можно считать положение из одного китайского учебника:

«Необходимо правильно понимать и правильно относиться к капитализму, уметь заимствовать все достижения человеческой цивилизации для строительства социализма. Развитие истории человечества всегда проходит в процессе наследования и преодоления прошлого и достижения лучших результатов по сравнению с ним. Капитализм — важный этап в развитии истории человечества. Социализм заменяет капитализм, но это отнюдь не означает, что он полностью отрицает или отбрасывает все достижения, завоеванные капитализмом. Наоборот, социализм, чтобы в конце концов одержать победу над капитализмом, должен максимально привлечь все полезные результаты, полученные человеческой цивилизацией, в том числе и достижения капиталистической цивилизации, создать такие производительные силы общества и добиться такого уровня материальной и культурной жизни, которые бы превзошли показатели капиталистических стран. Современные социалистические государства возникли из стран со сравнительно отсталой экономикой и культурой, поэтому заимствование полезного опыта и полезных результатов капитализма, в особенности развитых капиталистических стран, имеет важный реальный смысл. Проводя политику реформ и открытости, Компартия Китая смело заимствует выдающиеся достижения мировой цивилизации, включая в том числе достижения капитализма, и таким образом она в большой степени освободила и развила производительные силы, способствовала развитию государства и прогрессу общества».

(с)Анатолий Широкобородов 

http://alternatio.org/media/k2/items/src/132de07f42a92b0662ff976d03ea3015.jpg

Экономика Китая. Современный период

ALTERNATIO.ORG

---

Если говорить предельно прямо, то к XXI в. в Китае при Цзян Цзэмине был построен государственный капитализм, тенденции...