Как вундеркинд из Баку стал одним из самых известных нейрохирургов мира. Интервью с Константином Славиным

April 20, 2023 at 12:55 PM

Константин Славин – признанный нейрохирург, профессор Иллинойского университета (США) и президент Всемирного общества стереотаксической и функциональной нейрохирургии. За свою карьеру он провел более 10 тысяч уникальных операций, к нему приезжают пациенты со всех уголков земного шара. При этом специалист не забывает место, где начал свой профессиональный путь. Свое первое медицинское образование он получил в Азербайджанском государственном медицинском институте.

Константин Славин родился в Баку и имеет азербайджанские корни по материнской линии. В советское время он стал известен как вундеркинд, так как пошел в первый класс в пять, а поступил в ВУЗ в 13 лет.

Media.Az поговорила с К.Славиным о построении карьеры в США с нуля, особенностях функциональной нейрохирургии, бессмертии и том, какую роль в его жизни сыграл общенациональный лидер азербайджанского народа Гейдар Алиев.

- Вы известный советский вундеркинд…

- ... так сложилось, что в возрасте пяти лет я многое умел, поэтому родители решили отдать меня в школу. Я прошел несколько комиссий и меня приняли в классическую гимназию №160, а уже спустя два месяца учебы перевели во второй класс. Затем преподавателям показалось, что я намного впереди остальных учащихся, поэтому после второго класса я сразу пошел в четвертый. Так что меня всегда окружали подростки старше. Но разницу между нами я не чувствовал, да и особенным себя никогда не считал. Отношения как с одноклассниками, так и со сверстниками у меня были дружелюбные.

Сдав на «отлично» вступительный экзамен, в 13 лет я стал студентом Азербайджанского государственного медицинского института. В то время попасть туда было сложно, да и сейчас скорее всего это так…

- Вы были самым юным студентом в институте, учебное заведение не опасалось принимать вас?

- Вероятно опасалось, но мне кажется в этом вопросе большую роль сыграл Гейдар Алиев. Родиться и вырасти в Баку без взаимодействия с госорганами тогда было сложно. Наверняка Гейдар Алиевич был вовлечен во многие этапы моего становления, просто в те годы я этого не осознавал. Я видел его дважды. Сначала в первом классе, когда вручал цветы членам Политбюро. А во второй раз я выступал перед ним со сцены, будучи студентом мединститута. Помню, он так интересно на меня посмотрел… Но сейчас это все уже домыслы и легенды (улыбается).

- Как вы сейчас считаете, родители сделали правильный выбор, отдав вас рано в школу?

- Да, это только помогло мне в жизни. У меня было потрясающее советское детство: никто ни о чем не волновался, финансовых амбиций не было, ценилось образование. Я слышал о печальных историях вундеркиндов. Но ведь это жизнь, счастье зависит не от интеллектуальных способностей, а от множества других обстоятельств. Мне явно повезло...

- Поговорим о медицине.

- Я с раннего детства знал, что буду заниматься только этим. Врачей в семье не было, родители инженеры. Но все меня поддержали. На третьем курсе я решил, что свяжу жизнь с хирургией, но с каким именно направлением не понимал. В нашем институте третьекурсники устраивались в больницы средним медперсоналом. Однако я не мог это сделать, так как работать было разрешено с 16 лет, а мне было 15. Да и родители опасались отправлять меня в клинику, которая будет находиться далеко от местожительства.

По счастливой случайности в тот период около нашего дома открылась нейрохирургическая больница и мне удалось встретиться с ее главврачом. Я выразил ему свое сильное желание работать медбратом, он проникся и принял меня на работу. Там я и осознал, что данная сфера соответствует моему характеру. Нейрохирургия – это решительность, совсем другой стиль мышления и эффективность действий...

Следующим шагом после окончания мединститута было поступление в ординатуру по этой специальности. В то время в Азербайджане данного отделения не существовало. Что делать? Еду в Москву. Однако там меня встретили без особого энтузиазма...

- Почему же?

- Представьте, приехал к ним ребенок из Азербайджана, а желающих поступить и так много. Зато, когда я вернулся домой, в Баку открыли ординатуру по нейрохирургии, куда меня сразу приняли. Но я понимал, что быть первым в республике ординатором в той или иной области не самый лучший вариант (смеется). Я снова отправился в Москву и встретился с руководством Национального медицинского исследовательского центра нейрохирургии имени академика Бурденко. Этот ВУЗ был и остается флагманом нейрохирургического образования в России. Его директор с радостью поговорил со мной, но в ординатуру не взял. «Заканчивайте учебу в Баку и приезжайте к нам в аспирантуру», - сказал он мне. Такой вариант меня не устраивал. К тому моменту я был известным подростком, обо мне писали статьи, и я решил воспользоваться помощью журналистов. Благодаря им попал в Министерство здравоохранения СССР, где рассказал о желании учиться в Москве. Сотрудники Минздрава позвонили в Боткинскую больницу, куда меня приняли на учебу.

Кстати, спустя 20-30 лет мне присвоили звание «Почетный профессор НМИЦ им. Н.Н. Бурденко». На вручении я, конечно же, напомнил, что они не взяли меня в ординатуру (смеется). В любом случае все сложилось лучшим образом.

- Вы помните свою первую операцию?

- Конечно! Это как первая любовь, ее невозможно забыть (улыбается). Я был 19-летним ординатором. К нам поступил мужчина с опухолью нерва ноги. Я сказал, что хочу прооперировать его и предупредил, что это будет моя первая операция. И он мне доверился. Все прошло успешно. Помню, это был день рождения мамы, 3 декабря 1988 года. Я сразу же позвонил ей и поделился этой новостью.

- Неужели у вас не тряслись руки во время первой операции?

- (Смеется). Знаете, не зря говорят, что нейрохирурги могут быть не правы, но они никогда не бывают не уверены в себе. Мы должны трезво оценивать силы и правильность своих решений. Это чувство приходит с опытом. В начале кажется, что ты лучше и умнее всех, потом понимаешь, что это не так. Перед первой операцией я, как и другие студенты, «тренировался» на лягушках, ассистировал врачам. Поэтому риска, помимо морального, для моего первого пациента не было. С тех пор я провел более 10 тысяч операций и основания для уверенности уже другие.

- Свою карьеру вы продолжили в США. До переезда у вас, как у советского человека, не было предвзятого отношения к этой стране?

- Впервые в США я побывал будучи студентом. Я активно проявил себя в институтских дебатах, и мне была предоставлена возможность отправиться в недельное путешествие по Соединенным Штатам, я был в группе с другими студентами и учителями. Однако поездка меня совсем не впечатлила: мы ночевали в ужасных гостиницах, нас возили по самым неблагополучным районам… Вернувшись, я заявил родителям: «Нищета, расизм и все, что показывают по телевизору относительно Америки – это правда!» Мама с папой вздохнули с облегчением, так как боялись, что мне там понравится и я останусь.

Мнение о США изменилось после второй, уже профессиональной поездки. Тогда я и увидел другую Америку, где много перспектив, люди живут хорошо, а улицы чистые. Через какое-то время мне поступило предложение заняться исследовательской деятельностью в Иллинойском университете в Чикаго. Я решил не упускать такой возможности, так как это было начало 90-х годов, СССР распался и наступили экономически тяжелые времена. Я был женат, у нас с супругой родился сын, а моя зарплата составляла всего 120 рублей. Так, мы переехали в США, где я окончил резидентуру. И живу уже около 30 лет.

- По приезде в Америку вы ощутили разницу в развитии хирургии между СССР и США?

- В целом уровень хирургии, продвинутость революционных решений и методы лечения были сопоставимы. Главная разница в том, что в США более современное и разнообразное оборудование было в порядке вещей. Что касается образования, то в СССР оно было нацелено на то, чтобы подготовить человека для начального звена работы. В то время как выпускники американских вузов сразу становятся полностью независимыми специалистами.

- Сейчас вы признанный авторитетный нейрохирург. Но это, вероятно, произошло не сразу…

- Конечно. Когда я только приехал в США, у меня были единичные пациенты, ведь не было репутации. Пришлось начинать все с нуля. Я занимаюсь функциональной нейрохирургией, которая лечит эпилепсию, расстройство движений, симптомы болезни Паркинсона, хроническую боль, тремор, дистонию... До меня в Иллинойском университете на кафедре, где я работаю, не было специалистов этого профиля. Чтобы получить данную квалификацию мне пришлось на год отправиться в Орегон. По возвращении в Чикаго я проводил конференции, семинары и различные встречи с коллегами, рассказывая им о своей деятельности. Таким образом обо мне узнали, произошел эффект сарафанного радио, и количество больных стало расти. Сейчас пациенты приезжают ко мне со всего мира. У меня есть ученики, а у них уже есть свои подопечные.

- Почему именно функциональная нейрохирургия?

- Наша кафедра в Боткинской больнице специализировалась в этом направлении. Для меня данная область является самой интересной частью нейрохирургии. Да, возможно, я не спасаю людей, удаляя злокачественные опухоли, но я улучшаю качество их жизни. Функциональная нейрохирургия затрагивает каждого человека. Все мы когда-то испытывали боль, переживали депрессию, у каждого из нас в случае долголетия проявятся симптомы болезни Паркинсона. Довольно быстро я могу устранить состояние, которое инвалидизировало пациента. Тремор у многих моих больных проходит прямо во время операции. Боль от раковой опухоли, которая съедает человеку нервы, исчезает, как только я ввожу электрод (элемент электронного диагностического прибора, физиотерапевтического или хирургического аппарата, служащий для соединения его электрической цепи с определенным участком организма человека – Авт.). В такие моменты люди рождаются заново и смотрят на жизнь иначе. Для меня это намного важнее.

Помню, мы прооперировали пациента, который страдал от тремора руки, поместив его на сутки в реанимацию. Верите, все эти 24 часа он молча смотрел на свою руку. Я подошел к нему и спросил: «Неужели вокруг ничего не происходит?» А он ответил: «Вы не понимаете, эта рука не была в таком нетрясущемся состоянии 18 лет. Я до сих пор не могу в это поверить, хочу убедиться, что все это правда».

- Но наверняка операции не всегда приносят ожидаемый результат…

- Безусловно. Со всеми больными мы заранее обсуждаем, что гарантии на положительный исход никогда нет. Порой шансы составляют всего один-два процента, но я всегда говорю: «Если этот процент случится с вами, то это 100 процентов для вас». А далее они принимают решение, идти ли на такие риски. Одни больные полностью избавляются от своей проблемы, другие на 15%, но и это для них может значить многое. Например, раньше человек сидел на инвалидной коляске, а теперь ходит с палочкой.

Если же во время операции что-то пошло не так, или она не дала никаких результатов, я буду первым, кто расскажет об этом пациенту. Это всегда непросто, но я помогаю преодолеть им этот период посредством реабилитации, моральной поддержки или дополнительных операций. Стараюсь обратить их внимание на хорошие моменты, например, на то, что у них нет определенных осложнений, или как минимум психологически им стало легче от мысли, что они сделали все, что могли. В такие мгновения больной должен чувствовать, что я отношусь к нему не как к абстрактному пациенту, а как к конкретному человеку.

- Все ли пациенты с пониманием воспринимают данную информацию?

- В основном, да, так как, повторюсь, мы заранее обсуждаем всевозможные исходы и это не становится для них сюрпризом. Но бывают недовольные пациенты и даже судебные разбирательства. К сожалению, в США это встречается очень часто. С целью получения финансовой выгоды больные обращаются в суд из-за любого осложнения. Это серьезная проблема, с которой сталкиваются все американские врачи, поэтому у каждого специалиста есть страховка, покрывающая подобные судебные издержки. Но несмотря на это, всегда остается неприятный осадок, особенно когда к таким мерам прибегают пациенты, которые выражали ранее благодарность.

- Знаю, что сегодня пациенты записываются к вам на месяцы и даже годы вперед…

- Некоторые врачи гордятся, что их расписание заполнено на несколько месяцев или лет вперед. Я считаю, что, если кому-то нужна моя помощь, они должны получить ее как можно скорее. Заставлять жить людей с симптомами их болезней нет смысла. Я оперирую в течение нескольких недель после принятия окончательного решения о проведении операции. Тем более американская система позволяет это делать. Есть страны, где в связи с определенными аспектами в логистике и страховании, приходится откладывать работу. С консультациями та же история. В начале карьеры у меня было правило: если кто-то хочет назначить со мной встречу, то она должна состояться в ближайшие семь дней.

- Вы провели более 10 тысяч операций. Следите за историями пациентов, с которыми работали?

- У меня нет времени делать это самостоятельно, но больные сами о себе напоминают, отправляют открытки на праздники, фотографии, рассказывают о своем самочувствии. Кто-то делится плохими новостями, но в основном получаю письма благодарности (улыбается). Нет ничего приятнее, чем осознавать, что ты оставил след в жизни человека. Мне важно знать, что моя работа имеет смысл.

- Какую из своих операций вы можете назвать самой сложной?

- Каждая проводимая мною операция в какой-то степени уникальная и сложная. Например, для лечения боли мы делаем отверстие в черепе размером в один сантиметр и с помощью микроскопа находим сосуд, который сдавливает нерв, отделяем их друг от друга и делаем прокладку. Я проводил сотни таких операций, но каждый раз во время этого процесса у меня невольно поднимается уровень адреналина. Это очень трудно и опасно для пациента, ведь малейшее движение может сильно навредить. Зато, когда после операции человек говорит, что у него нет больше болей, я ощущаю невероятный наплыв положительных эмоций.

- Как вы уже сказали, вы лечите симптомы таких неизлечимых патологий как, например, болезнь Паркинсона. Есть ли надежда, что когда-то такие заболевания можно будет полностью исцелить?

- Процесс идет. Трудно сказать, когда это произойдет, но скорее всего в очень далеком будущем. За мою недолгую карьеру (а я занимаюсь этим всего 30 лет) произошел прогресс, и он будет продолжаться. То, что я сейчас делаю, в 19 лет казалось мне чем-то из мира фантастики. Вокруг нас ходят люди с нейростимуляторами – это аппараты в мозгу, которые записывают активность головного мозга и включаются сами по себе, когда показатели повышаются. То же самое внедряют на блуждающий нерв для подавления эпилептической активности. Это действительно существует, я внедряю такие устройства. Ранее для устранения подобных патологий разрушался целый отдел головного мозга.

Возможно, в будущем я буду помещать пациентов в оборудование, нажимать кнопку, и они полностью исцелятся. Поэтому есть смысл проводить исследования и продолжать эксперименты. Думаю, ученые найдут способы ранней диагностики неизлечимых болезней, предотвращения их появления, а также разработают индивидуализированное лечение. Кто знает, что нас ждет?! В целом, если устранить признаки, связанные со старением, омолодить клетки, то мы вполне сможем достичь и бессмертия на генном уровне.

- Напоследок расскажите, как давно вы были в Азербайджане?

- Я приезжаю в Баку несколько раз в год. Там до сих пор живут мои родители, друзья, родственники. Горжусь тем, что я бакинец, наша семья всегда была привержена азербайджанским традициям. Конечно, сейчас столица выглядит иначе: другой имидж и новые приоритеты. Но для меня она всегда будет ассоциироваться с детством. То, что всегда остается неизменным в Азербайджане – дружелюбие и гостеприимство людей. Баку – это мой дом, мой родной город. Я остаюсь гражданином Азербайджана и патриотом.

- Вы следите за развитием нейрохирургии в Азербайджане?

- Конечно. Когда приезжаю в Баку, вижусь с местными коллегами и обсуждаю эту тему. Нейрохирургия в Азербайджане развивается быстро и в нужном направлении. Безусловно, есть куда расти. Существует проблема с оборудованием, но есть много специалистов, которые знают свое дело и недостающие в их работе элементы. Пока в Азербайджане нет большой школы нейрохирургии и системы поэтапного специализированного образования в этой области. Но наша страна уже стала местом для сбора людей со всего мира во многих сферах: у нас проводятся «Формула-1» и другие крупные спортивные мероприятия… В идеале я вижу Азербайджан еще и как центр медицины, в который съезжаются граждане со всех точек мира, чтобы научиться чему-то новому...

1681817223_b1424934-6318-4391-aaa5-158d7 1681817223_24329a50-beb3-497b-8e71-ca728 1681817292_a7b1c6fa-0cc5-42c1-bf9b-b7577

1681817195_4f6904a1-2717-4093-8064-81bf4

1681817279_861cf71e-394e-4ae6-a668-333a0